— Разве это не Холден Чемберс?

— Кто?

Имя казалось смутно знакомым.

— За четвертым столиком от нас, сидит один.

Я глянул.

Он был высок и тощ, намного моложе, чем обычные посетители «Мидгарда». Длинные светлые волосы, слабый подбородок — таким людям, как он, стоило бы отпустить бороду. Я был уверен, что никогда с ним не встречался.

Тэффи нахмурилась:

— Интересно, почему он обедает один. Может, кто-то не пришел на свидание?

Тут у меня в голове щелкнуло.

— Холден Чемберс. Дело о похищении. Несколько лет назад кто-то похитил его и сестру. Одно из дел Беры.

Тэффи отложила ложечку и с недоумением посмотрела на меня:

— А я и не знала, что АРМ занимается делами о похищениях.

— Мы и не занимаемся. Похищения — это локальные проблемы. Но Бера подумал…

Я остановился, потому что Чемберс неожиданно посмотрел прямо на меня. Он выглядел удивленным и обеспокоенным.

Только сейчас сообразив, насколько бесцеремонно я на него пялюсь, я с раздражением отвернулся.

— Бера подумал, что в деле может быть замешана шайка органлеггеров. Некоторые участники банды в тот период обратились к похищениям, после того как закон о замораживании отнял у них рынки. А Чемберс по-прежнему смотрит на меня? — Я ощущал его взгляд затылком.

— Ага.

— Интересно, почему.

— И вправду интересно.

Тэффи, судя по ее улыбке, знала, что происходит. Помучив меня еще секунды две, она сказала:

— Ты демонстрируешь фокус с сигаретой.

— О, в самом деле.

Я переложил сигарету в руку из плоти и крови. Глупо забывать, как сильно может удивить сигарета, карандаш или стакан бурбона, парящие в воздухе. Я сам применял это для шокового эффекта.

Тэффи продолжала:

— В последнее время его без конца показывают по ящику. Он восьмой по порядку мерзлявчико-наследник в мире. Ты не знал?

— Мерзлявчико-наследник?

— Ты знаешь, что означает слово «мерзлявчик»? Когда в первый раз открыли склепы для замороженных…

— Знаю. Я не подозревал, что это слово опять начали употреблять.

— Да это не важно. Главное состоит в том, что, если пройдет второй законопроект о замораживании, почти триста тысяч мерзлявчиков будут объявлены формально мертвыми. У некоторых из этих замороженных водились денежки. Теперь они отойдут их ближайшим родственникам.

— Ого! И у Чемберса где-то в склепе имеется предок?

— Где-то в Мичигане. У него было какое-то странное имя, в библейском духе.

— Часом, не Левитикус Хэйл?

Она потрясенно воззрилась на меня:

— Слушай, какого пика тебе это известно?

— Просто стукнуло в голову.

Я и сам не мог понять, что заставило меня произнести это имя. Покойный Левитикус Хэйл имел запоминающееся лицо и запоминающееся имя.

Странно, однако, что я ни разу не подумал о деньгах как о мотивации второго законопроекта о замораживании. Первый закон касался только обездоленных Детей Мороза.

Вот люди, которые, вероятно, не смогут приспособиться ни к каким временам, когда бы их ни оживили. Они не могли приспособиться даже к своему собственному времени. Большинство из них не страдали заболеваниями, они не имели даже такого оправдания для бегства в туманное будущее. Часто они оплачивали друг другу места в Склепе Замороженных. Если их вернут к жизни, они будут нищими, безработными, не способными к образованию ни по нынешним, ни по любым будущим стандартам, вечно недовольными.

Молодые, здоровые, бесполезные для общества и самих себя. А банки органов все время пустуют…

Аргументы в пользу второго законопроекта о замораживании отличались ненамного. Мерзлявчики второй группы имели деньги, но представляли собой сплошных психов. О да, сейчас большинство видов душевных болезней излечивается фармакологически. Но воспоминания о безумии, привычный образ мыслей, порожденный паранойей или шизофренией, — все это останется, все это будет требовать психотерапии. А как лечить этих мужчин и женщин, чей жизненный опыт отстал на сто сорок лет?

А банки органов все время пустуют… Конечно, я все понимал. Граждане хотят жить вечно. Однажды они доберутся и до меня, Джила Гамильтона.

— Всегда оказываешься в проигрыше, — пробормотал я.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Тэффи.

— Если ты нищ, тебя не оживят, потому что ты не сможешь обеспечить себя. Если ты богат, денег будут домогаться твои наследники. Трудно защититься, будучи мертвым.

— Все, кто любил их, тоже мертвы. — Тэффи очень серьезно смотрела в кофейную чашку. — Когда провели закон о замораживании, я не очень-то внимательно к этому отнеслась. В больнице мы даже не знаем, откуда поступает пересадочный материал; не все ли одно — преступники, мерзлявчики, захваченные склады органлеггеров. Но в последнее время я стала задумываться.

Как-то раз Тэффи закончила операцию по пересадке легких своими руками, когда неожиданно отказала больничная машинерия. Чувствительная женщина не смогла бы такого сделать. Но в последнее время ее стали беспокоить сами трансплантаты. С того момента, как она встретила меня. Хирург и охотник на органлеггеров из АРМ — мы составляли странную пару.

Когда я глянул снова, Холдена Чемберса уже не было на месте. Мы расплатились каждый за себя и ушли.

Первый торговый уровень создавал странное впечатление: ты находился словно и внутри здания, и снаружи. Мы вышли на широкий бульвар под освещенным бетонным небом в сорока футах над головой. По сторонам бульвара выстроились магазины, деревья, театры, уличные кафе. Вдалеке узкой черной полосой между бетонным небом и бетонным фундаментом извивался горизонт.

Толпы схлынули, но в ближайших кафе несколько граждан еще наблюдали за катящимся мимо них миром. Мы не спеша шли к черной ленте горизонта, держась за руки и никуда не торопясь. Подгонять проходящую мимо витрин Тэффи не было никакой возможности. Все, что я мог делать, — это останавливаться рядом с ней, изображая — или не изображая — снисходительную улыбку. Ювелирные изделия, одежда — все так соблазнительно сияет за зеркальными стеклами…

Внезапно она резко повернулась и, глядя внутрь мебельного магазина, потянула меня за руку. Что увидела она — не знаю. Я же увидел ослепляющую вспышку зеленого света на стекле и клуб изумрудного пламени, вырывающийся из журнального столика.

У меня мелькнула мысль: очень странно. Сюрреалистично. Но впечатления быстро упорядочились, и я с силой толкнул Тэффи в спину, а сам в перевороте бросился в обратную сторону. Зеленый свет вспыхнул еще на миг, совсем рядом. Я перестал катиться по земле. В моем спорране[15] было оружие — двуствольный пистолет, выстреливающий сжатым воздухом облачка анестезирующих кристаллов.