но ног Ярош больше не чувствовал. Потом повисли плетьми руки, и Ярош обрадовался: значит, скоро. И можно не пытаться больше сопротивляться, хотя его попытки были совсем жалкими. Остро пахло отхожим местом, но густой запах крови перебивал и это.

А потом запахи исчезли. И другие ощущения. И Ярош наконец смог закрыть глаза.

Снова открыл он их утром. Во рту привкус крови от прокушенного языка, штаны мокрые и грязные, зато жив и невредим.

Солнце стояло уже высоко, и на скамье Бланки не было. Ну да, утопленниц хоронили без шума, ранним утром да так, чтобы не прознал священник. Ярош мгновение колебался, оставаться в избе или нет, но вспомнил про грязное исподнее и решил не гневить богов и ускользнуть незаметно.

Во дворе было тихо. И небо такое низкое-низкое. Предгрозовое. Летняя духота тоже чувствовалась, небо готовилось пролиться прохладным ливнем. Обычный такой день во время русалий. Ярош вспомнил ночь и вздрогнул. Что это было? Дурной сон? Да только он с малолетства от дурных снов штанов не пачкал.

Так ничего и не решив, он огородами да околицей добрался до реки. Разделся да присел у воды прополоскать штаны. Мавок он не боялся. На русалиях они днем не выбирались на берег, отсыпаясь после ночных игр. Да и не нападали, не тащили под воду и ночью, если только ты был без поршней или лаптей. А Ярош благоразумно обувку не надевал даже на свадебку.

Машинально почесал шею в том месте, где грызла его плоть невеста. Вроде цело… Он забегал пальцами по бугристым участкам кожи, рваному краю. Кровь не текла, больно не было, но что это?! Посмотреть в дрожащей глади реки не получалось, вода шла рябью, со дна поднималась муть. Ярош натянул влажные штаны и поднялся. Что бы это ни было, жить оно не мешает, верно? Вот и думать об этом нечего. Лучше пойти и поработать на славу, а потом отдохнуть. Работы Ярош не чурался, если она была не из-под палки, а сейчас просто не хотел идти домой. Видано ли дело, отдать его мертвячке и даже на эту горе-свадьбу не прийти! Нет, он серьезно обиделся. Имеет право. Будто не знают, каков он! Поверили Броньке и тетке Агате! Да тьфу на них всех!

Ну и, как водится, стоит на кого-то плюнуть, как тот и является. Ладно хоть не крикливая Агата, да только и Броню Ярош видеть не желал. Отвернулся от бывшего друга и зашагал быстрее, к полям. Авось найдется какая работа у мужиков. Где межу подправить, где траву покосить. Скотину кормить зимой надо не только по своим дворам, но и по тем, где мужиков не осталось. Чай не чужие друг другу.

Ярош вспомнил, как эти не чужие люди бросили его на съедение мавке, и поджал губы. А потом вспомнил про бескуда и остановился. Бескуд! Что, если не привиделось? Бескуд может всю деревню пожрать!

Тут его и догнал Бронька.

– Яр… – Он шмыгнул носом и попытался ухватить Яроша за рукав. – Яр, прости, а? Испужался я. И каменьями могли забить, а я ж…

– А ты у мамки один, не то что я – с тремя братьями? – процедил Ярош, отдергивая руку. – Меня и каменьями можно, и оболгать, будто это я Бланку снасильничал…

– Да она уже ногой за межой была! – начал оправдываться Бронька и снова потянул руку удержать Яроша. – Яр, ну ты сам подумай, разве я мог удержаться!

Он заплакал. Некрасиво размазывая слезы пополам с соплями, подвывая тонко, по-бабьи, отчего Ярошу стало еще противнее.

– Мог, – сухо ответил он. – Не мы придумали дни, когда мавки невестятся, не нам менять правила. Из-за тебя Бланка в омут с головой рухнула, тебе надобно было и ответ держать.

– А вот и нет. – Бронька успокоился так же резко, как начинал плакать. – Ты виноват. Она тебя видела, когда мы с ней рожь мяли. Плакала потом еще горше, чем подо мной. Видно, надеялась, что ты в драку за нее полезешь. А ты…

Он махнул рукой, отошел и вскоре исчез из виду. А Ярош остался с тем неприятным, гадким чувством, что вроде бы ты и хотел разговор прервать, но прервали за тебя и ты словно виноватым остался. Брошенным.

Но долго переживать не стал. Благо до луга, откуда слышались мужские голоса, оставалось всего ничего. На лугу Ярош поспешил заменить изможденного Зденека, который поспешил сесть на камне в тенечке.

– Духота! – крикнул Зденек, когда лицо его приобрело нормальный цвет. – Того гляди, полуденница в темечко поцелует!

Полуденницы никого не целуют, это присказка такая. Но Ярош знал, что от жары может случиться удар. С Лушкиным мужем так и произошло. Глупая смерть. Ладно бы волк задрал или бескуд выпил. А то упал, и все. Тоже Зденеком звали. Так что Ярош только кивнул, размахивая косой. Может. Одно имя, похожая судьба, почему бы и нет? Пусть уж сидит, уступит молодым дорогу.

Точно! Бескуд!

– Мужики, тут… – Он замолчал, принимаясь энергичнее махать косой. Что он скажет? Что ему приснился бескуд, да такой реальный, что до мокрых портков? Впрочем, вскоре он решил, что лучше его поднимут на смех, чем кого-то и впрямь высосет бескуд. От воспоминаний его передернуло. Сон или нет, но ощущалось очень уж по-настоящему!

– Бескуда видели рядом с деревней, – продолжил Ярош и сам порадовался тому, как мимоходом у него это получилось. Одно плохо: он сказал до того небрежно, что мужики, похоже, не восприняли всерьез.

– Да какой бескуд… – вздохнул один, выглядевший незнакомым. Наверное, священник в соседней деревне так замучил мужиков своими историями, что они ускользнули под предлогом помочь соседям. Ну, он и про бескуда не знает. – Бескудов тут не бывает.

– Все когда-то случается впервые, – туманно ответил Ярош и вздохнул. Что же, он хотел как лучше. Вот выпьет бескуд этих недоверчивых, так он не виноват!

За работой день пролетел незаметно. Ярошу даже показалось, что он не успел устать. Удивительное дело! Когда ждешь ночи, чтобы бегать за мавками, так день тянется и тянется, а как боишься наступления темноты, так вот она, солнце уже закатилось!

Ярош решил благоразумно не идти в свой двор, вроде как чтобы не приманивать бескуда или мавку к родному дому, но в глубине души понимал, что именно там его найти будет легко. Другое дело на чужом сеновале! Летом никто не гонял с сеновалов молодежь, кто женихался как мог, кто скрывался на сеновалах от последствий жениховства. Старого сена, пропахшего мышами, никому жаль не было.

Так что Ярош