Каждую зиму крыши и в самом деле проламывались, и каждую зиму снег и лед падали с крыш на невезучих пешеходов. Соскальзывающий с крыши лед производил особый звук, не похожий ни на что другое, – нечто среднее между неторопливым, низким стоном и визгом. Каждый квебекец знал этот звук, напоминающий вой пикирующего самолета.

Но одно дело услышать, и другое – успеть предпринять что-то. Звук эхом отдавался от старых каменных зданий, а потому точно определить, откуда исходит опасность, было затруднительно. Сосулька могла находиться у вас над головой, а могла – на соседней улице.

Истинный квебекец ходил по середине дороги. Туристы считали квебекцев людьми любезными, ведь они освобождали для них тротуары, – но только до тех пор, пока не слышали звук падающей сосульки.

– И что, в Квебек-Сити все друг друга знают? – спросил Гамаш.

– Возможно. Кароль, вероятно, покупала какие-то старинные вещи у месье Мюндена или что-то ему продавала. Я помню, у нее были замечательные вещи. Старая квебекская семья, вы же понимаете.

– Жильберы?

– Нет, семья мадам Жильбер. Волошины.

Они подходили к Литературно-историческому обществу.

– Мне всегда нравилась Кароль. Очень разумная женщина, – сказала Элизабет, доставая ключ, отогретый в ее перчатке. – Играть с ней в бридж было одно удовольствие. Она никогда не делала глупостей. Очень терпеливая, очень спокойная, замечательный стратег.

Они вошли внутрь, и Гамаш помог Элизабет включить свет и обогреватель, потом она отправилась в свой кабинет, оставив старшего инспектора одного в великолепной библиотеке. Он постоял несколько секунд, как скряга в банке, потом подошел к винтовой чугунной лестнице и поднялся наверх. Наверху он снова остановился. В библиотеке было тихо, как бывает только в старых библиотеках, и он остался наедине со своими мыслями.

– «Ла Гранд»? Да вы что, шутите, что ли? – воскликнул старший суперинтендант Франкёр.

Инспектор Бовуар уже вернулся в кабинет к Гамашу с уликами, которые они нашли с агентом Николь. Улик было не ахти как много, но достаточно. Так они думали. Надеялись. Бовуар опять несся по лестнице через две ступеньки, предпочитая заявиться без предупреждения по задней лестнице. Через дверь он снова увидел старшего суперинтенданта Франкёра, возглавлявшего поисковую операцию. Тот наблюдал. Отдавал приказы. Создавалось впечатление, будто человек делает все, что в его силах.

И он, вероятно, делал все, что было в его силах. Просто силы его были невелики, и Бовуар знал это.

Он слышал по громкоговорителю разговор старшего инспектора – Гамаш рассказывал о своих студенческих годах в Кембридже. Как он приехал туда, почти не зная английского. Только некоторые фразы, которых он набрался из телепрограмм, выходивших в Квебеке в 1960-е.

– Какие, например? – спросил Поль Морен. Голос был усталый, каждое слово давалось с трудом.

– «Огонь по клингонам»[63], – сказал старший инспектор.

Агент Морен рассмеялся, оживившись:

– Вы и правда говорили это кому-то?

– Как это ни прискорбно. Либо это, либо «Боже мой, адмирал, это ужасно»[64].

Агент Морен взорвался смехом, и Бовуар увидел улыбки на лицах полицейских в оперативном штабе, включая и старшего суперинтенданта Франкёра. Бовуар тоже улыбался, глядя на старшего инспектора.

Он видел шефа через стекло. Глаза его были закрыты, на лице проступила седая щетина. И тут Гамаш сделал нечто такое, чего Бовуар не видел никогда прежде. За все годы, во всех делах, при всех смертях, и отчаянии, и усталости прошлых расследований.

Старший инспектор опустил голову на руки.

Всего на одно мгновение, но инспектор Бовуар никогда не забудет этого мгновения. Молодой Поль Морен смеялся, а старший инспектор Гамаш прятал лицо.

Потом он поднял голову, встретился взглядом с инспектором Бовуаром. И маска вернулась на лицо. Уверенность. Энергичность. Он держал ситуацию в руках.

Жан Ги Бовуар вошел в кабинет шефа с уликами и по просьбе Гамаша пригласил старшего суперинтенданта Франкёра, которому дал прослушать запись.

– Да вы что, на хрен, шутите, что ли?

– Разве похоже, что я шучу?

Шеф вскочил на ноги. Он попросил Поля Морена продолжать говорить. Резко снял наушники, закрыл микрофон рукой.

– Где вы взяли эту запись? – спросил Франкёр.

Издалека доносился голос Поля Морена – он рассказывал об огороде отца, о том, сколько времени уходит на то, чтобы вырастить спаржу.

– Это фоновые звуки в помещении, где находится Морен, – сказал Гамаш.

– Но откуда вы это взяли? – раздраженно проговорил Франкёр.

– Это не имеет никакого значения. Вы слушаете? – Гамаш снова проиграл фрагмент, записанный агентом Николь. – Они упоминают электростанцию два или три раза.

– Да, я слышу, «Ла Гранд», но это может значить что угодно. Может быть, так они называют человека, организовавшего похищение.

– «Ла Гранд»? Нет, это вам не кино. – Гамаш глубоко вздохнул, пытаясь скрыть раздражение.

В громкоговорителе было слышно, как Морен завел монолог о негибридных томатах.

– Я так считаю, сэр, – сказал Гамаш. – Это похищение было осуществлено не фермером из глубинки с грузом марихуаны. Это планировалось давно…

– Да, вы уже говорили об этом прежде. Нет никаких подтверждений.

– Вот подтверждение. – Огромным усилием Гамаш заставил себя не сорваться на крик, напротив, понизил голос до рыка. – Фермер не оставил Морена в одиночестве, как говорил. На самом деле Морен не только не один, с ним находятся два, а то и три человека.

– И что? Вы думаете, его удерживают на дамбе?

– Я думал так поначалу, но мы не слышим фонового шума работающих турбин.

– Тогда в чем же ваша теория, старший инспектор?

– Я предполагаю, что они собираются взорвать дамбу, а агента Морена они похитили, чтобы мы занимались его поисками.

Старший суперинтендант Франкёр уставился на Гамаша. Полиция готовилась к такому сценарию, разработала план действий на этот случай. Этого боялись. Угрозы могучей дамбе.