Святой отвечал:

— Глупец, как могут двое сидеть вместе и возносить хвалу уединению, если, делая так, они разрушают то, что собрались восхвалять?

Отшельник был невероятно пристыжен этими словами. Он всю дорогу думал, что скажет святому, и повторял придуманное много раз, но теперь собственные слова казались ему такими же бессмысленными, как треск хвороста, сгорающего под котлом.

И все же он собрался с духом и продолжил:

— Истинно так, отче; но разве не могут двое грешников, сидя рядом, вознести хвалу Христу, давшему им вкусить блаженство одиночества?

Однако в ответ прозвучало лишь:

— Если ты воистину вкусил блаженство одиночества, то не станешь растрачивать его на праздные скитания. — Отшельник не знал, что ответить, и святой продолжил: — Если два грешника встретятся, лучше всего они могут восславить Господа, пойдя каждый своей дорогой и не разомкнув уста.

Сказав это, он умолк и продолжал сидеть недвижимо, пока мальчик отгонял мух, норовивших сесть ему на глаза. Отшельник упал духом и сейчас впервые ощутил все тяготы пути, который преодолел, и то немалое расстояние, которое отделяло его от дома.

Он хотел посоветоваться со святым о своих псалмах и о том, не лучше ли вовсе уничтожить их, но теперь у него не хватало мужества заговорить снова, так что он просто повернул назад и стал спускаться с горы. Почти сразу он услышал, что за ним следом кто-то бежит, и мальчик, приблизившись, сунул ему в руку соты, полные меда.

— Вы прошли долгий путь и, должно быть, голодны, — сказал он и, прежде чем Отшельник успел поблагодарить его, поспешил назад.

Отшельник спустился и добрался до леса, где ночевал накануне. Здесь он снова устроился на ночлег, но перед сном перекусил. Сердце его изголодалось больше, чем желудок, и мед стал горше от пролитых на него слез.

III

На четырнадцатый день он достиг долины, над которой возвышалась его скала, и увидел на фоне неба стены родного города. Он сбил ноги, на сердце у него было тяжело, оттого что паломничество принесло ему лишь усталость и поругание, к тому же за это время не выпало ни капли дождя, так что он ожидал увидеть свой сад погибшим. Из последних сил он вскарабкался по косогору и добрался до пещеры как раз к тому времени, как городские колокола возвестили время «Ангелюса»[81].

Однако его ожидало великое чудо. Те крохи земли, которые были на склоне холма, высохли и растрескались, но почва в саду оказалась напоена влагой, а растения выросли так, как никогда раньше, и свежая листва на них лоснилась. Еще удивительней было то, что за его дверь ухватились усики тыквы, а опустившись на колени, он увидел, что земля между овощными грядками разрыхлена, на каждом листке блестят капли воды, как будто только что прошел дождь. Отшельник подумал, что зрит чудо, но, сомневаясь в своих достоинствах, отказался верить своим глазам, полагая себя недостойным такой милости, и пошел к дверям, собираясь поразмыслить, что же случилось. И обнаружил, что на его постели из камыша спит молодая женщина в чужеземных одеждах, со странными амулетами на шее.

Это зрелище привело Отшельника в ужас: он вспомнил, как часто демоны, искушая отцов-пустынников, им на погибель принимали обличье женщины. Однако вид этой женщины, загорелой до черноты и исхудавшей в своих странствиях, не доставлял ему никакой радости, и он подумал, что ничем не рискует, глядя на нее. Вначале он принял ее за кочевую цыганку, но, присмотревшись, увидел среди языческих талисманов на ее груди агнца Божия[82], и это так поразило его, что он наклонился к ней и разбудил.

Она вскочила в испуге, но, увидев одеяние и посох Отшельника и разглядев его лицо, склонившееся над ней, успокоилась и сказала, обращаясь к нему:

— Я каждый день поливала твой сад, чтобы отплатить за масло и бобы, которые съела.

— Кто ты и как попала сюда? — спросил Отшельник.

— Я Дикарка, — ответила она, — живу в лесу.

Но он настаивал, чтобы она объяснила, почему искала приюта в его пещере, и она рассказала, что в ее краях, на юге, хозяйничали солдаты и банды мародеров, заливая все кровью и пьянея от вседозволенности. Об этом Отшельник знал — слыхал на обратном пути. Дикарка же продолжала рассказывать о том, как пьяные вооруженные люди, ландскнехты с севера, в варварской одежде и говорящие на варварском языке, гнали ее по лесам, будто дикого зверя, и как она, измученная и оголодавшая, наткнулась на пещеру и укрылась в ней.

— Ведь я, — говорила она, — не боюсь ни диких зверей, ни лесного народа, не боюсь углежогов, цыган, странствующих менестрелей и торговцев; даже разбойники с большой дороги не трогают меня, потому что я бедна и черна лицом. Но эти солдаты, опьяненные кровью и вином, страшнее волков и тигров.

Сердце Отшельника смягчилось: он вспомнил сестренку, лежащую на ступенях церкви с перерезанным горлом, кровь, заливающую улицы, и ненасытных грабителей, — все то, от чего сбежал. Поэтому он сказал, что остаться жить в его пещере она, конечно, не сможет, но он пошлет весточку в город в долине и будет молить набожную женщину, живущую там, дать ей кров и работу у себя в доме.

— Я вижу святой образ у тебя на шее, — сказал он, — который говорит мне, что ты не дикая язычница, а дитя Христа, хоть и заблудшее.

— Да, — ответила она, — я христианка и знаю столько же молитв, сколько и ты, но нога моя не ступит за городские стены, иначе меня поймают и отошлют обратно в монастырь.

— Как?! — вскричал Отшельник. — Ты беглая монашка?

Он осенил себя крестом и снова подумал о демоне.

Улыбнувшись, она отвечала:

— Я и правда была когда-то заточена в монастыре, но по своей воле не вернусь туда снова. Теперь, если хочешь, можешь прогнать меня, но я не уйду далеко: я поранила ногу, карабкаясь на скалу с водой для твоего сада.

И она показала ему глубокую рану на ступне.

Невзирая на страх, Отшельник испытал жалость к ней, промыл и перевязал ее рану, и пока делал это, в голову ему пришла мысль, что, возможно, эта женщина была послана ему не для того, чтобы погубить его душу, а чтобы спасти ее собственную. И стремление помочь ей в спасении охватило его.

Но ей совсем не годилось оставаться в его пещере, поэтому, напоив ее и дав горсть чечевицы, он помог ей подняться, дал свой посох, чтобы она опиралась на него, и провел к небольшой пещере