обет укрыться от мира в месте, где нет ни тени, ни воды, дабы избежать искушения жить, наслаждаясь уединением и не думая ежеминутно о Создателе; но куда бы он ни шел, везде или росло раскидистое дерево, или звонко журчал ручей, так что наконец он забрался в горы, туда, где ничего не растет, а вода появляется лишь весной, когда тает снег. Там он отыскал скалу, вздымавшуюся над плато, и голыми руками выдолбил в ней углубление — на это у него ушло пять лет, и он стесал пальцы до костей. Затем он уселся в этом углублении, глядевшем на запад, чтобы зимой солнце давало ему мало тепла, зато жарило летом, и сидел там, не сдвигаясь с места, вот уже много лет.

Отшельника потрясли рассказы о таком аскете, с которым он, в смирении своем, и не мечтал соревноваться, однако ради спасения своей души хотел поразмыслить о сем подвиге и восславить его. Так что однажды он обул сандалии, вырезал посох из ольховой ветки и отправился к Святому-со-Скалы.

Стояла дивная весенняя пора, когда прорастают семена, а на деревьях набухают почки. Отшельник беспокоился о том, что его растения засохнут без поливки, но зимой он не мог путешествовать из-за снега, а летом его сад еще больше пострадал бы без него. Поэтому он отправился сейчас, молясь, чтобы в его отсутствие пошел дождь, и надеясь вернуться через пять дней. Крестьяне, работавшие на полях, оставляли работу и подходили к нему за благословением, и очень многие готовы были даже идти за ним, но он сказал, что совершает паломничество к Святому-со-Скалы, и лучше ему идти одному, как затворник к затворнику. Крестьяне отнеслись к его желанию с уважением, и он пошел дальше и достиг леса. Через лес он шел два дня и спал там две ночи. Он слышал вой волков, слышал, как лисы шныряют в чаще, а однажды в сумерках лохматый человек с коричневым лицом уставился на него сквозь листву и унесся прочь, негромко стуча копытами. Но Отшельник не боялся ни зверей, ни злодеев, ни даже фавнов и сатиров, которые еще остались в неосвященной лесной глуши, где никогда не воздвигали креста. Он говорил: «Если я умру, смерть моя будет во славу Господа, а если останусь жить, то рано или поздно меня ждет тот же конец». Лишь одна мысль заставляла его страдать: что он может умереть, не увидев снова свои псалмы. Но на третий день он благополучно добрался до другой долины.

Затем он начал подниматься в гору, сперва шагая через березовые и дубовые рощи, затем — через сосновый бор и заросли ракитника, и наконец карабкаясь по уступам из красного камня, где лишь изредка встречался мастиковый кустарник да покрывал камни мох. Он уже думал, что достиг цели, но еще два дня перед ним была вся та же картина, а над головой нависало небо, и где-то далеко внизу зеленела долина. Бывало, часами он видел перед собой лишь посверкивающий косогор, изредка поросший чахлыми кустиками, и тяжелые синие небеса нависали так низко, что казалось, их можно коснуться рукой. Затем тропа вильнула и скалы расступились, открывая длинное ущелье, поросшее соснами, а за ним — лес, волнами спускающийся в низину, где виднелись города, а вдали, в многих днях пути, — еще одна горная гряда. Для чьих-нибудь глаз это было бы ужасное зрелище, напоминающее путнику, как далеко он ушел от себе подобных, сколько опасностей подстерегает его в пустынных местах и как беззащитен перед ними человек. Но Отшельник так сроднился с уединением и испытывал такую любовь ко всем созданиям Божьим, что ему и голые скалы пели о своем Создателе, а раскинувшиеся просторы свидетельствовали о Его величии. Так что слуга Его продолжил свой путь не убоявшись.

Но однажды утром, преодолев множество крутых уступов, на очередном изгибе тропы он внезапно остановился и замер, потому что внизу не увидел равнины, где бы сверкали огнями города, а лишь серебряная гладь колыхалась до самого края мира. Отшельник понял, что это море, и страх охватил его: жутко было смотреть, как колышется пространство до самого горизонта, и чем больше он глядел, тем больше ему казалось, что и земля под его ногами качается. Но он тут же вспомнил, как Христос ходил по воде, и даже Мария Египетская, бывшая раньше великой грешницей, пересекла реку Иордан, не замочив ног, когда шла к святому Зосиме за причастием; и сердце Отшельника успокоилось, и, спускаясь с горы, он запел: «Море восславит тебя, Господи».

Весь день море то виднелось вдали, то исчезало из виду, но к ночи он добрался до расселины и улегся спать в сосновом бору. Его путешествие длилось уже шесть дней, и он все чаще с тревогой думал о своем саде, но потом сказал себе: «Что с того, если сад мой увянет, если я увижу святого человека и вместе с ним восславлю Господа?» И более он не унывал из-за этого.

Встал он еще до рассвета и в свете звезд вышел из леса, давшего ему ночлег. Теперь ему предстояло карабкаться по склону высокого утеса, хватаясь голыми руками за уступы в скале, и чем выше он забирался, тем дальше выдвигалась скала, нависая над ним и словно бы пытаясь его столкнуть. Он стер ноги и рассек руки до крови, но к тому времени, как солнце уже опускалось в море, добрался до маленького плато и в красном закатном свете увидел скалу с выдолбленной в ней дырой, где сидел святой.

Отшельник упал на колени, вознося хвалу Господу, затем поднялся и побежал к скале. Добравшись до нее, он смог рассмотреть, что святой уже очень стар, у него длинная седая борода и облачен он в козью шкуру. Старик сидел без движения, сложив руки на коленях, и его покрасневшие глаза были обращены в сторону заходящего солнца. Возле него стоял мальчик, одетый в шкуры, и отгонял от его лица мух, но те постоянно возвращались и садились на его щеки, мокрые от слез.

Казалось, он не видел и не слышал, как подошел Отшельник, а лишь сидел недвижимо, покуда мальчик не сказал:

— Отче, здесь паломник.

Тогда он заговорил и сердито спросил, кто явился сюда и чего ищет.

Отшельник ответил:

— Отче, слава о твоей святости дошла до меня, хоть я и живу далеко отсюда, и я, сам живущий в пустыни, хоть и недостойный сравнения с тобою, подумал, что мне стоит пересечь горы и встретиться с тобой, чтобы мы могли сесть вместе и побеседовать,