Тебе это не приходит в голову? Кем бы та паскудная тварь ни была на самом деле, он очень сильно хотел убить меня, твою сестру и… Бенцони тоже.

— Знаю, — сказал Кит сквозь зубы.

— Веришь ты в эти вещи или нет, но Чамберс помогает людям. Да спроси кого угодно…

Кого угодно? Кого именно? Политиков и дельцов, которым Чамберс помогал решать их проблемы с импотенцией, пьянством, наркотиками, азартными играми и незаконными финансовыми махинациями? Женщин, которым Чамберс возвращал загулявших мужей?

— И что это, по-твоему, доказывает, Гордон?

— Это доказывает то, что ты закоснел в своих древних первобытных предрассудках, и все, что не укладывается в рамки твоих косных представлений о реальности, ты сразу объявляешь мракобесием!

— Что ж… — проговорил Кит очень неохотно, — возможно, Чамберс и спас тебе жизнь, хотя мне лично кажется, это только ужасное совпадение, дьявольское везение для него. Возможно, он не шарлатан. Возможно, я с головы до пят закоснел в предрассудках. Дело все равно не в этом. Прежде, чем куда-то кинуться, ввязаться в авантюру, хорошо бы подумать, причем своей головой, а не чьей-то чужой. Ты прекрасно знаешь, как жизнь устроена. Если ты сам не думаешь свой головой, кто-то другой начинает думать за тебя.

Гордон не внял предупреждению, а жаль. Влив в себя рюмашку, он, как истинный политик, перешел на личности, без взаимосвязи, зато с пылом.

— Мне вот тоже некоторые твои замашки кажутся странными, но я молчу?

— Ах, и какие же это.

— Носить, к примеру, с собой флакончик антисептика и брызгать на дверные ручки.

— Ммм, ммм…

— Микробы?

— Да.

Гордон захохотал, скаля зубы.

— Микробов миллиарды, сопляк ты зеленый. Триллиарды. То бишь, триллионы. И они постоянно размножаются в анти… в архи… в тригоно… в гомери… ческой прогрессии. Что ты так побледнел? Так считает бесстрастная наука. Наука! Ой, не могу! Вот умора! Наука, ха-ха-ха…

Тут Гордон утратил равновесие, с жутким грохотом свалился под стол, замолчал на секундочку и разразился заковыристой бранью. Некоторые слова Киту, к его вящему стыду, были незнакомы. Наверное, местный диалект. Когда поток красноречия слегка иссяк, Кит приподнял уголок скатерти и заглянул под стол, под которым на четвереньках ползал доктор права, видный политический деятель, без пяти минут губернатор Салема.

— Гордон, ты ушибся?

— Нет, но я не могу выбраться отсюда. Где выход, черт дери!

Так и не найдя выхода, вице-губернатор уселся и жалобно завыл. Грустную его песню без слов и мелодии с удовольствием подхватили охотничьи собаки. Кит вытащил зятя из-под стола и повел по направлению к спальне, подгоняя небольшими пинками. Гордон ругался, вырывался, страстно требовал ружье. Он алкал боли, крови и хотел убивать. Оленей. Киту пришлось утихомирить его небольшим хуком слева, после чего вице-губернатор обмяк и безвольно свалился на кровать.

Кит немного побыл доброй самаритянкой, снял с зятя ботинки и укрыл шерстяным пледом. Ему показалось, Гордон отключился, но он вдруг приоткрыл глаза и бросил на Кита тревожный взгляд.

— Твои люди сказали мне, что этот парень мог работать на Синдикат.

— Возможно.

Гордон загрустил.

— Если так, дела мои довольно плохи…

— Не волнуйся, пупсик. Я не позволю силам тьмы остановить тебя на твоем, безусловно великом и славном, пути, — клятвенно пообещал Кит.

— Чего?

— Ничего. Спи.

Гордон закрыл глаза.

— Я потом свожу тебя в одно потрясающее место, — пробормотал он сонно.

— Куда это? — спросил Кит не без тревоги.

— На канкан. Ух, ты только представь всех этих молоденьких цыпочек, задирающих до потолка свои длинные, гладкие, ослепительно белые ноги.

Кит посидел с ним минут двадцать, чтобы удостовериться, что он по-настоящему уснул и не помчится вышибать мозги разным тварям, потом поднялся и тихо вышел в коридор. И внезапно обнаружил, что смотрит прямо на свою младшую сестренку. Виктория была вся в белом, пленительная, как дриада.

— Как там глупенький пупсик?

— Спит.

— Разнюнился, — безжалостно сказала Виктория, — и ты тоже разнюнился. Вы, мужчины, только с виду крепкие, а на деле — ужасные нюни. Канкан! Фи!

— Ты подслушивала?

Виктория похлопала брата по щеке, было очень больно, между прочим, как если бы она надавала ему затрещин и оплеух.

— Ах, бедненький котеночек. Чего я там, по-твоему, не слышала.

— Как прогулялись? — вежливо спросил Кит, решив сменить тему.

— Чудесно. Мы с Терезой уже и не знали, чем тебя порадовать, ты наш милый и дорогой, и купили тебе галстуков.

— Спасибо.

— Не за что. Ты же мой брат, я тебя люблю. Если у тебя что-то случится… ты мне все расскажешь, не так ли?

— Милая, у меня все хорошо, я здоров, как табун лошадей, и рассказывать абсолютно нечего. Примерь, — поспешно прибавил Кит, обвивая вокруг ее тоненького запястья браслет.

Виктория рассмотрела подарок, оценила чистоту камня, изящество ювелирной работы, прикинула стоимость этой маленькой безделушки и радостно вскрикнула.

— Ой, мамочки, мамочки!

— Тише, зайка, а то муж проснется, схватится за ружье и… бац! Начнет вышибать чьи-то мозги. Лучше не рисковать.

Виктория вздохнула, Кит обнял сестру, чмокнул в макушку и отпустил.

— Знаю, милый, ты не любитель канканов и прочих простонародных развлечений, но составь компанию Гордону, пупсику будет очень приятно.

— Уповаю лишь на то, что линчевания не входят в стандартный набор местных увеселений, — пробормотал Кит под нос.

— Не волнуйся, я уже отчитала пупсика за линчевания… Гордон пообещал мне, что больше постарается никого не линчевать.

— Да. Какое облегчение.

— Кит…

— Что, зайка?

Виктория подождала, пока брат сам скажет ей что-нибудь, может быть, дрогнет под ее испытующим взглядом и сознается во всем, но он молчал. Поэтому Виктория вздохнула, набралась смелости и задала самый главный вопрос.

— Милый, а правда, я думала над этим все утро, почему мы все-таки не скатываемся с нее.

— Откуда не скатываемся, зайка.

— С этой самой… как ее? С земли.

1

История военного конфликта на Дезерет, так называемые Особые Территории, брала начало с момента отстранения от должности непокорного губернатора Джона Сэйнта. В самом начале его поистине головокружительного жизненного пути — от помощника пекаря до губернатора, от уличного проповедника до яростного и бичующего Савонаролы — пророк Сэйнт носил прозаическую фамилию Смит.