Я вспоминала огромные горы, застывшие на горизонте, и втайне надеялась, что это – не единственные возвышенности Кронваэля, а речь идет о каких-то других, более географически отдаленных достопримечательностях.

– Записывайтесь в ополчение! – кричал возле виселицы какой-то суровый и усталый мужик с бородой-лопатой и свитой из латников. – Защитите свои семьи! Мы даем обмундирование, меч и похлебку раз в день! Записывайтесь в ополчение! Защитите Кронваэль!

Чумазый и Рыжий, едва завидев «военную комиссию», начинали медленно сворачивать свое заседания и спасать свои «заседалища» от неминуемого обмундирования.

Пока другим не хватало времени, мне не хватало сердца. Я физически чувствовала каждый его удар, стараясь в минуту слабости и нахлынувших воспоминаний о поцелуях и объятиях, о бархатном низком голосе с оттяжкой в хрип, не поддаться отчаянию, сжимая судорожной хваткой подаренное одеяло. Каждую ночь я лежала на подушке, закрыв глаза, и мне казалось, что вот-вот к моим дрожащим губам прикоснуться чужие теплые губы, нежная рука успокоит меня ласковым прикосновением, и все тут же встанет на свои места. «Все уже встало на свои места!» – мрачно замечала Интуиция, констатируя нелицеприятный факт. Но как бы я себя ни успокаивала, с наступлением темноты в моем сердце загорался призрачный огонек надежды. Я не знала, ненавижу его или люблю. Сначала я жалела себя, долго, мучительно и нервно. Ком жалости стоял в моем горле, готовясь вырваться слезами и беззвучным криком отчаяния. Мне всегда казалось, что когда застываешь в беззвучном крике, его обязательно должен услышать тот, кому он предназначался, где бы он ни был. Жар сменялся холодом, сердечные переживания – голосом разума, который раз за разом твердил, что так будет лучше для всех. Наверное…

Через два дня возле виселицы собралось ополчение, которое я бы вряд ли поставила в почетный караул возле дворца. Сначала мне было смешно, глядя, как несуразно и глупо смотрятся доспехи на некоторых представителях местных вооруженных сил. На ком-то они болтались, на ком-то еле сходились. Меч для многих был в новинку, поэтому его разглядывали с интересом. Худосочный паренек с лицом, побитым оспой, пытался сделать неуклюжий замах, но центробежная сила влекла его самого дальше по траектории, вызывая смех «военачальственного клуба». Рыжий прислонился к углу дома и что-то с улыбкой шептал на ухо своему чумазому руководителю, а тот просто загибался от смеха, хватаясь за живот, и кивал, соглашаясь с заместителем.

Женщины всех возрастов поджимали губы и прятали лица на груди друг друга, захлебываясь рыданиями. Двое маленьких оборванцев нашли палки и тоже решили присоединиться к «армии». Какой-то толстяк потрепал их по голове, глядя на то, с какой решимостью восьмилетки становятся в ряды защитников. Их мать рыдала, баюкая на руках икающую кроху. Толстяк улыбнулся и помахал своей жене, которая зарыдала с новой силой, прижимая к себе ничего не понимающую малютку.

– Мама! Смотри! Я как папа! – гордился совсем юный защитник, показывая матери меч. Сгорбленная мать смотрела на него странным взглядом, теребя грязную бахрому серого платка. Тем временем Рыжий и Чумазый показывали друг другу палкой приемы самообороны, громко рассуждая, о том, что большинство из ополченцев неправильно держат меч. Меч нужно держать перед собой, прикрывая грудь! Вот так! Да! Нет так! Не-е-ет! Ни в коем случае!

– Импэра! – оживились добровольцы и их семьи, увидев меня, стоящую на крыльце. – Импэра! Она здесь! Она пришла благословить нас!

Я поймала взгляд старика, который едва стоял на ногах, опираясь на меч, как на палку, поймала глазами взгляды мальчишек, чей возраст явно не спросили в местном военкомате. В горле сжался судорожный ком.

На том конце улицы Рыжий, Чумазый и их приверженцы в удручающем количестве, хвастались у кого сильней руки, демонстрируя внушительные мускулы и давая друг другу пощупать их сквозь рубахи, дабы убедиться, что с таким «героем» связываться себе дороже! Где-то в толпе плакал до хрипа маленький ребенок, которого никак не могли успокоить. Может, малыш никогда больше не увидит папу, может быть, он будет знать о нем только со слов матери, но я знаю, что если столица выстоит, то благодаря его отцу и таким, как он.

Стоящие передо мной мужчины – не принцы. Нет. Сравнить их с принцами было бы оскорблением. Даже однорукий верзила, который отказался от щита, взяв в единственную руку меч в сто раз прекрасней самого прекрасного принца, прячущего свою венценосную задницу за спинами своих подданных, листая учебник по тактике и стратегии. Грош цена вашим принцам! Грош цена! Мечтайте дальше о принцах, не буду вам мешать! Только вы не мешайте мне мечтать о том, кто не побоялся идти на верную смерть, ради своей семьи! Попробуйте только поднять меня на смех! Пусть принц пускает розовые сопли, опыляет вас красивыми словами, щедро разбрасываясь подарками и дефицитной романтикой, но если вы хотите раскрыть кому-то сердце, а не пустой кошелек для инвестиций, то принца лучше послать, как он посылает войска на верную гибель, заседая в глубоком тылу.

Нет, мужчина моей мечты никогда не сбежит, как трус! Он не будет прятаться за спинами других, хвастливо заявляя «и я бы мог»! Мне стало так мерзко! Так мерзко, как не было никогда! За то, что полюбила… труса! Он – не мужик, нет… Он – мразь, которая не стоит даже грязного сломанного ногтя этого заросшего и страшного кузнеца, который обнимает своего маленького сына. Моя любовь не стоит ни слезинки, ни соплинки! А ведь меня целовали губы мерзкого, отвратительного труса. При мысли об этом почему-то захотелось сплюнуть на землю! И сейчас мне было удушающе стыдно о том, сколько слез я пролила в подушку, думая о нем. Видите ли, не хочет остаться без работы! Карьерист хренов! Тьфу!

– Импэра! – отчаянно крикнула какая-то женщина, прижимая к себе маленькую притихшую девочку, которая вцепилась в материнские волосы.

Я закусила губу, чтобы не расплакаться и сделала решительный шаг вперед. Мои кулаки сжались от небывалого воодушевления. Словно пару минут назад для меня открылась истина, снизошло просветление и осенило озарение!

– Я вами горжусь, – прошептала я, пытаясь проглотить слезы в воцарившейся тишине. На том конце улицы раздавались гаденькие смешки, которые тут же стихли при звуках моего голоса. – Если бы вы знали, как я вами горжусь… Вы – настоящие мужчины! Я… Я даже не знаю, как это сказать… Простите… У меня просто нет слов…

Мои кулаки сжались. Я и без дара предвидения знала о том, что большинство из них погибнут в первом же бою. И они знают, просто храбрятся в глазах друг друга и своих семей. Настоящий мужчина должен уметь не только бросать вызов судьбе, но и принимать его. Эти люди его приняли. И за это, все в том же истерическом порыве воодушевления и странной уверенности в правильности своего поступка, я опустилась перед ними на колени.

– Импэра! – какой-то темноволосый юноша в доспехах бросился ко мне, пытаясь поднять меня. – Вы не должны стоять на коленях! Вы же Импэра!

– Я стою на коленях и перед тобой, – прошептала я, чувствуя прилив странного благоговения. И пока наивные барышни готовы вытереть пол коленями перед ухмыляющимся альфа-самцом, я буду стоять на коленях перед теми, кто готов умереть, защищая близких и родных. Так стоят на коленях перед гранитными плитами, на которых высечены имена, чувствуя, как вечный огонь, спрятавшийся в цветах, искрой безмерной благодарности зажигает твое сердце.