— Спецотдела не существует, — сухо отвечал на это Ульянов. — Еще вопросы есть?

— А почему нам не объединить усилия с командой Смотряева? Одно же дело делаем?

— Не твоего ума дело! — При этом вопросе Ульянов что-то занервничал, а Софрончук намотал его нервный ответ себе на ус.

— Зная вас, товарищ генерал, я удивлен, что вы не хотите сами руководить операцией на месте.

— Это ты в точку попал. Надо бы, надо, но… есть обстоятельства… В общем, работай без меня.

И этот ответ Софрончук принял к сведению. Интересная картина получается…

— А что будет, если Смотряев со своими ребятами прибудет в самый разгар моей там деятельности, что мне тогда делать? Перестрелку с ними, что ли, устраивать?

— Такого приказа я тебе дать не могу! Скажу одно: действуй по обстановке, соображай мозгами, думай! Творчески подойди! Но, по моим сведениям, у тебя как минимум час форы перед Смотряевым… Можешь успеть — если перестанешь тянуть кота за хвост… Хватит разговоров, дуй на Толстого! Если что, позвони… только не по «вертушке»!

О, еще интереснее, мотал на ус Софрончук, значит, ГУПС, Главное управление правительственной связи КГБ СССР, не на нашей стороне играет. Замечательная история!

— Все понял? — нетерпеливо спрашивал Ульянов. — Или еще раз все повторить… Как-то ты отупел, полковник, от этого своего бунта гормонов…

— Так точно, отупел, товарищ генерал!

— Ну давай, выполняй быстрей…

— Никак нет, товарищ генерал!

Голос Ульянова в трубке поперхнулся и на секунду замолчал. Потом спросил — на этот раз осторожно, почти ласково:

— Не понял… что значит — никак нет? Это к чему относилось?

— К приказу выполнять скорей, товарищ генерал!

— Ты что, и вправду сбрендил? Что ты несешь?

— Разрешите доложить, товарищ генерал?

— Да уж докладывай, и скорей, а то у нас времени совсем не остается… Если Смотряев раньше нас туда доберется… ух, мало не покажется… Так что там у тебя?

— Без Натальи Шониной выполнить ваш приказ не представляется возможным, товарищ генерал!

— Что?! Да ты! — Ульянов чуть не задохнулся от ярости. — Ты вообще хоть чуть-чуть соображаешь, что говоришь? Под трибунал пойдешь, полковник, я тебе обещаю!

— Есть идти под трибунал, товарищ генерал! Надеюсь, вместе с вами!

И Софрончук повесил трубку.

Аппарат тут же зазвонил снова.

— Твоя Наталья Шонина, — орал Ульянов, — уже в Кащенко, и ее там накачивают всякими нейролептиками и прочим. Мне сказали, совсем плоха, овощ, а не человек, и никаких шансов выздороветь. Понял? Зачем тебе овощ, Софрончук? Что ты с ним делать будешь? Тебе баба нужна для твоего кризиса среднего возраста, а не овощ. Обеспечим, если сам себе не сыщешь…

— Разрешите доложить, товарищ генерал? А не пойти ли вам нах?

И Софрончук снова повесил трубку, на этот раз даже шмякнул ее на рычаг со всей силы, так что аппарат даже затрещал от возмущения. Но тут же зазвонил опять.

— Я тоже умею ругаться матом! — орала трубка.

И действительно, секунд тридцать после этого трубка извергала голосом Ульянова поток изобретательно скомбинированной нецензурной брани.

Софрончук же решил быть терпеливым, выдержанным, цивилизованным. А потому молчал и ждал, пока начальник «девятки» успокоится. Думал про себя: пьет он много… вот нервы и отказывают. А ведь недавно еще был гигант, непроницаемый сфинкс. А что стало? Не выдерживает стресса… Вот что наша работа с людьми делает…

Наконец Ульянов замолчал. Посопел еще в трубку. Сказал:

— Ну и зачем тебе Наталья Шонина там, на Толстого? Мы ее можем куда-нибудь в другое место потом тебе привезти — на Казанский вокзал, например…

«Так я вам и поверил», — подумал Софрончук. Но вслух сказал:

— Как же вы не понимаете, товарищ генерал… Она может знать ключ к коду…

— Да ничего она знать не может. Говорю тебе: овощ она, о-вощ…

— Попытка — не пытка, товарищ генерал. Мы ничего не теряем, если она побудет у меня под рукой… И вообще, что это вы так по ее поводу… не все ли вам равно? Я же не прошу Фофанова мне предоставить…

— Еще не хватало! А вообще с тебя, нахал, станется… Но послушай, почти двадцать лет прошло… Что она может знать?

— Так в чем все же проблема? В том, что она — овощ, или что двадцать лет прошло?

Ульянов помолчал, видимо, что-то взвешивая. Сказал:

— Ладно. Побудь у аппарата еще одну минуту. Я тебе сейчас перезвоню.

И положил трубку.

Софрончук сидел и напряженно смотрел на аппарат. Долго, бесконечно долго — целых сорок пять секунд ждал он этого все в жизни решающего звонка…

Но вот — наконец! Софрончук схватил трубку…

— Значит, так. Повезло. Не успели ее еще ничем таким накачать. Очередь там, понимашь… Сейчас ее привезут на Толстого в моей машине. Но ты-то сам чего рассиживаешься? Дуй наконец туда!

— Есть дуть туда, товарищ генерал! — На этот раз Софрончук звучал действительно бодро. Он был счастлив выполнить приказ своего командира.

«Овощ или не овощ?» Софрончук глядел на Наталью Шонину и не знал, что и думать. С одной стороны, глаза безжизненные, хотя при этом по-прежнему изумительно красивые и загадочные, все с той же завораживающей бархатной глубиной… Но цвет переменился, они теперь гораздо более темные, карие, и главное — загадочности в них стало больше, чем хотелось бы. На грани безумия… или за гранью уже? И эта серебряная копна волос… По-своему красиво, даже эффектно. Но сексапильной ее теперь уже не назовешь… Жутковато даже рядом стоять, не то что…

С третьей стороны, человек пережил сильнейший шок, с любым могло бы в такой ситуации что-то вроде контузии случиться. Может быть, нужно немного терпения, немножко ласки, понимания… Надо просто выждать, дать человеку прийти в себя… Передохнуть. А они сразу — Кащенко… У них всегда так: чуть что, так Кащенко… А сам-то Петр Петрович, между прочим, революционеров в психушках прятал от царской власти, и ничего такого страшного им не колол, и электрошоков не делал… А теперь что?

Присланная Ульяновым команда расползлась по огромной квартире Фофанова и потрошила все подряд, не церемонясь. Но все равно было понятно, что полноценного обыска за такой короткий срок не сделаешь. Неважно: главное было — сейф, обнаруженный за какой-то картиной импрессионистского стиля в кабинете.

«Во как, да он декадент у нас, секретарь ЦК по идеологии… хоть и бывший», — подумал Софрончук.

— Это Константин Коровин, называется «У балкона». Копия, конечно, но отличного качества! Оригинал я в Третьяковке видел, — сказал молодой майор, возглавлявший ульяновскую команду.