поля я наблюдала только у… Живых существ! Это — так называемая «аура». То есть, то, что указывает на высшую нервную деятельность.

Паршивка велеречивая! Или это я непозволительно отупел от ежедневного бегания по коридорам, и работы на тренажёрах, и с робо-ли?..

— Ты что, хочешь сказать, что чёртовы камни — разумны?!

— Похоже, да. И они точно чувствуют боль: когда дроид стал сверлить, показатели напряжённости поля сверлимой особи прямо зашкалило! А поля всех окружающих тоже изменялись: вероятно, они… Сочувствовали!

— Знаешь что, Мать… Твой неназойливый юмор сидит у меня уже в печёнках. Короче: давай другой вариант. Разумные камни — чушь собачья!

— Другого варианта быть не может. Подожди, я выведу изображение тебе на планшет.

Откидываю я из бедра эту здоровенную штуку, и Мать даёт туда объёмную голограмму.

Хм-м-м… Даже не знаю, что сказать. Разве что традиционное — «вот чёрт»!..

Действительно, «аура» вокруг каждого камня наблюдается. А тут ещё Мать параллельно вывела и мою, и кнопсов, и ринтрахов… Ну да — поле, как у живых существ.

Но как же?!..

Что они едят?! Как размножаются? Двигаются? Они же до половины закопаны в землю! Или они… Внутри — не камни?!

Придирчиво изучил я рентгенограмму, и данные УВЧ и МСВ. Нет: по всей толще — камни!

Откуда тогда «аура»?

— Мать! Ты уже наверняка обо всём подумала за меня. Как мне… наладить Контакт?

— Ну… постучи в ближайший камень чем-нибудь, и поздоровайся!

— Мать! Ты опять?!..

— Даже и не думаю! Нет, правда: постучи. Ответ должен прийти тебе прямо в мозг — я вычислила, что они, как и Пустотники, или Странники, должны быть телепатами. Потому что движущихся частей тела у них нет, а без этого звук не воспроизвести. Да и услышать они ничего не могут — без сенсоров, или каких-нибудь мембран.

Так что с вероятностью в восемьдесят девять процентов они общаются мысленными импульсами… если общаются вообще.

Любит она потчевать меня своей «вероятностью» в процентах. И выставлять меня полным бараном. С другой стороны…

Общение-то налаживать как-то надо!

Так что, чувствуя себя последним идиотом, я подошёл к самому большому столбу, (скорее — настоящей скале!) и постучал в него рукояткой ручного лазера. Вслух сказал, а затем и подумал «погромче» (Надеюсь, вы понимаете, как это — «подумать погромче». Потому что я — не очень…):

— Привет, камень! Как дела?

Пришлось повторить ещё на десятке известных языков то же самое, пока не ощутил… нечто странное. И не где-нибудь — а как раз в мозгу, будь оно всё неладно! Вот уж ощущения!..

— Здравствуй, углеродный. Дела неплохо. Как твои?

Что за… А-а-а! Вот в чём дело. Они же — кремнийорганические. А я — правильно, углеродный. А здорово, что они транслируют прямо в мозг: нет словесной путаницы, а сразу идут понятия: можно быть уверенным в точности — без сложностей с аудиопереводом. Отлично. Даже Материнский транслятор так не умеет!

— Мать!!! Контакт налажен. А… тебе — слышно?

— Нет. Но я заценила твою попытку «купить» меня. Считай — один-один.

— Да нет же, балда ты жестяная! Говорю же — действительно отвечают! Вот, только что со мной поздоровались, обозвали углеродистой мордой, и спросили как дела!

— Ну… В принципе, ты такой и есть. Вот и пообщайся. Ты же хотел выяснить, что тут и как.

Хм-м… Разумно. Не ей же нужны деньги. Или — артефакты, которые мы сможем…

— Как мне называть тебя… э-э… местный житель?

— Называй меня Гурорпул. Это имя мне дал Отец при отделении.

Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! У него есть Отец!!! Представляю, что это за монстрище, если сам Гугорпул на пять метров торчит из земли, и не обхватывается даже в экзоскелете! Но как же…

— Приветствую тебя ещё раз, уважаемый Гурорпул. Извини, что мы немного… э-э… посверлили бок твоего… э-э… собрата — мы не знали, что вы живые. Меня можешь называть Скраппер.

— Здравствуй, Скраппер. Ничего, бок он зарастит лет за… двести. — или у меня что-то с мозгом, или мы не пришли к консенсусу насчёт времён и сроков. Ну и ладно. Спрошу-ка я…

— Скажи, Гурорпул — а где такие же лю… — тьфу ты! — углеродные, как я? Они же раньше жили на этой… Хм… планете?

— Они захотели уйти в другой мир. Да, они раньше здесь тоже жили.

— Что, сами захотели?

— Да, сами. — блин. Не больно-то он разговорчив. Но отвечает последовательно.

— И каким же способом они ушли? И — куда?

— Ушли они через Врата. (Вот свинство — а Мать-то думала, что шутит! Или уже не думала… Во всяком случае, теперь-то она точно так не думает — в смысле, что шутила!), — Ушли в другой Мир.

А он не больно-то вдаётся в подробности, мой Гурорпул. Видать, рыльце в пушку…

— А как они ушли? У них были какие-то… устройства, приборы… Орудия… Ну — средства, которые позволяют ходить между мирами?

— Нет. А уйти им помогли мы. Построили Врата, и активировали их. А своих устройств для такого перемещения у них не было никаких. Орудия же — только для охоты.

— То есть… Вот это самое — и есть Врата? — я обвёл руками здоровущий мегалит.

— Да, это и есть Врата.

Хм-м… Озадачил он меня. Вот уж не думал, несмотря на прецеденты из земной истории, что пещерные охотники (Ну а у кого ещё нет машин и приборов, а только оружие?! И — главное! — кому ещё придёт в голову строить мегалитические комплексы? Не клеркам же с офис-девочками?!) могут и правда — перетаскивать такие глыбы… А если?.. Впрочем — он же сказал, что это, вроде как они построили.

— А как вы построили Врата?

— Мы показали углеродистым, где и какие ямы нужно вырыть. И когда они это сделали, мы перелетели из Колонии — сюда. Встали. Сориентировались. И они нас снова закопали.

Вот так. А я-то дурак, ржал как конь, когда читал фольклор аборигенов острова Пасхи. О том, как у них изваяния по десять метров в высоту сами шли к намеченному месту установки…

— Значит, вы можете летать? По воздуху? А… По космосу?

— Да. Можем. И по воздуху, и по космосу.

Наверное, мой мозг выдал такой вопль, что Гурорпул даже переспросил:

— Мои ответы вызывают у тебя, Скраппер, боль, расстройство, негативные эмоции?

— Нет… Нет. Только — сильное удивление. (Чёрт! Никогда ещё мне не удавалось это чувство выразить столь культурными словами!) Пришлось взять паузу, чтоб отдышаться.

— И много вас таких, улетевших из… э-э… Дома в космос?

— Да, много. Девятьсот тридцать четыре тысячи пятьсот восемнадцать.

Ничего не