Он все еще обнимал ее одной рукой, и посреди этого гвалта она подняла голову, и он прочел ужас в ее глазах, но не услышал, что она сказала. Снова он попытался оттеснить толпу, чтобы освободить себе и Азадэ побольше места, и снова у него ничего не вышло. В отчаянии он попытался сдержать быстро нараставшую внутри, рвавшуюся наружу ярость запаниковавшего зверя, чувствуя, как потребность бить и сражаться одолевает его, понимая, что стоит ему начать, и вспыхнувшее безумство толпы уничтожит ее. Но у него не получилось справиться с собой, и он слепо ударил назад локтем свободной руки как раз в тот момент, когда низкорослая толстая крестьянка со странными, горящими от ярости глазами, протолкалась сквозь толпу и сунула в грудь Азадэ чадру, выплюнув в молодую женщину комок гневных слов на фарси; это отвлекло внимание людей от человека за спиной Эрикки, который рухнул как подкошенный и теперь лежал у них под ногами с проломленной локтем Эрикки грудью.

Толпа что-то кричала ему и ей, люди явно требовали, чтобы Азадэ надела чадру, Азадэ лишь вскрикивала: «Нет, нет, оставьте, не трогайте меня…», совершенно потеряв голову. За всю ее жизнь ей никто так не угрожал, она никогда не оказывалась в толпе, подобной этой, никогда не стояла так близко от крестьян, не чувствовала такой враждебности.

– Надень ее, блудница…

– Именем Аллаха, надень чадру…

– Не Аллаха, женщина, именем народа…

– Бог велик, покорись слову Его…

– Плевать на Бога, именем революции…

– Покрой волосы, блудница и дочь блудницы…

– Покорись Пророку, да будет прославлено Его имя…

Крики и толчея усиливались, ноги топтали умирающего на земле, потом кто-то оторвал руку Эрикки от плеч Азадэ, она почувствовала, как его вторая рука потянулась за большим ножом за спиной, и закричала:

– Нет, Эрикки, нет, не делай этого, они убьют тебя…

В панике она оттолкнула от себя крестьянку и, путаясь в складках, облачилась в чадру, постоянно выкликая: «Аллах-у-у акбаррр». Это немного утихомирило тех, кто стоял рядом, оскорбления стали затихать, хотя задние ряды продолжали напирать, чтобы разглядеть ее получше, прижимая других к «рейнжроверу». В этой толкучке Эрикки и Азадэ отвоевали для себя чуть больше места, хотя путь им все так же был перекрыт со всех сторон. Она не смотрела на него, просто стояла рядом, вцепившись в него и дрожа, как замерзший щенок, облаченная с головы до ног в грубую накидку. Раздался взрыв хохота: один из мужчин растянул у себя на груди ее лифчик и засеменил кругом туда-сюда.

Вандализм продолжался, пока Эрикки вдруг не почувствовал, что атмосфера вокруг обрела некое новое свойство. Кряжистый иранец и его люди бросили потрошить его «рейнжровер» и стали напряженно всматриваться в сторону Казвина. Потом на глазах Эрикки они начали растворяться в толпе. Через несколько секунд они исчезли, как будто их и не было. Другие боевики рядом с дорожной заставой садились в машины и отъезжали в сторону Тегерана, быстро набирая скорость. Теперь и крестьяне из деревни повернулись к городу, следом за ними – другие, и вскоре вся толпа как завороженная смотрела в сторону Казвина. Оттуда по дороге сквозь плотно стоящие автомобили двигалась еще одна толпа, впереди которой шагали муллы. Некоторые из мулл и людей в толпе были вооружены. «Аллах-у акбаррр», – кричали они. Потом раздалось: «Бог и Хомейниииии!», и толпа перешла на бег, бросившись на блокпост.

Хлопнуло несколько выстрелов, с заставы дали ответный залп, и противоборствующие силы схлестнулись, орудуя палками, камнями, кусками арматуры и каким было стрелковым оружием. Все остальные разбежались. Жители деревни бросились прятаться по домам, водители и пассажиры выскочили из машин и нырнули в канавы или растянулись на земле.

Крики и выстрелы с обеих сторон, шум, вопли этого маленького сражения разом вывели Эрикки из оцепенения. Он толкнул Азадэ к машине, торопливо подбирая ближайшие из разбросанных повсюду вещей, закинул их в багажник, захлопнул дверцу. С полдюжины крестьян тоже остались подбирать разбросанное, но он отпихнул их с дороги, вскочил на водительское сиденье, двигатель взревел, Эрикки дернул машину назад, потом вперед и помчался прямо через луг параллельно дороге. Впереди и чуть правее он увидел кряжистого иранца и трех его людей, которые садились в машину. Он вспомнил, что их документы остались у него. Долю секунды он раздумывал, не остановиться ли, но тут же отказался от этой мысли и направил машину к деревьям, которые росли вдоль дороги. В этот миг он увидел, как иранец скинул с плеча автомат, прицелился и выстрелил. Очередь прошла чуть выше, и обезумевший Эрикки, не раздумывая, крутанул руль и вдавил педаль газа в пол, бросив «рейнжровер» прямо на автомат. Массивный бампер вмял иранца в борт их автомобиля, искорежив и человека, и машину, автомат продолжал строчить, пока не опустел рожок, пули с визгом чиркали по металлу, веером прошлись по ветровому стеклу «рейнжровера», превратившегося в таран. Вне себя от бешенства, Эрикки сдал назад и снова бросил машину вперед, перевернув измятый автомобиль, убив всех, кто был в нем; он готов был выскочить и продолжать рвать их на куски голыми руками, но в этот момент увидел в зеркале заднего вида бегущих к нему людей, поэтому отъехал, развернулся и пустился наутек.

«Рейнжровер» был создан для бездорожья, его зимние шины уверенно цеплялись за твердую неровную поверхность. Через мгновение они достигли деревьев, где их было уже не догнать, и он свернул в сторону дороги, переключился на пониженную передачу, включил оба дифференциала и перебрался через глубокий джуб, разорвав колючую проволоку на столбах забора. Выбравшись на шоссе, он убрал полный привод, переключил передачу и быстро покатил прочь.

Только когда они были уже далеко, кровавая пелена перед глазами очистилась. Холодея от ужаса, он вспомнил визг пуль, ударявших в машину, вспомнил, что Азадэ была с ним. В панике он повернул голову и посмотрел на нее. Но с ней все было в порядке, лишь страх парализовал ее, и она съежилась в углу сиденья, держась за дверцу обеими руками; в стекле и в крыше рядом с ней виднелись отверстия от пуль, но она была невредима, хотя в первый момент он ее не узнал и увидел перед собой просто иранку, обезображенную чадрой, – такую же, как любая из десятков тысяч, которых они видели в толпе.

– О, Азадэ, – выдохнул он, потом протянул руку и прижал ее к себе, ведя машину одной рукой.

Через мгновение он притормозил, прижался к обочине, остановил машину и сжал ее в объятиях, пока рыдания сотрясали все ее тело. Он сидел, не замечая, что стрелка бензина была почти на нуле, что машин становилось все больше, не замечая враждебных взглядов из проезжавших мимо автомобилей или того, что во многих из них сидели революционеры, удиравшие со своего блокпоста в Тегеран.

База «Загрос-З». 15.18. Четверо мужчин, лежа на санках, летели по снежному склону позади базы, Скот Гаваллан чуть впереди Жан-Люка Сессона, который катился голова в голову с Насири, директором базы; Ничак-хан отставал от них шагов на двадцать. Это был «кубок вызова», устроенный Жан-Люком, Иран против сборной мира, и все четверо отчаянно пытались увеличить скорость до максимума. Пушистый снег на склоне, легким покрывалом брошенный поверх твердого наста, был девственно чистым и нетронутым. Они все вскарабкались на вершину горы позади базы; Родригес и один из жителей деревни выполняли роль судей на старте. Приз победителю составлял пять тысяч риалов – около шестидесяти американских долларов – и одну из бутылок виски Тома Локарта: «Том не будет возражать, – великодушно объявил Жан-Люк. – Он себе устроил дополнительный отпуск, наслаждается злачными местами Тегерана, пока мы тут торчим на базе! А я, разве я тут не за старшего? Разумеется, за него. Так вот, как начальник беру эту бутылку под свое начало к вящей славе Франции, ради благополучия моих подчиненных и наших славных повелителей, кашкаев Яздека», – добавил он под приветственные крики.