Выехав из Спинбульдака, наша колонна свернула с бетонки вправо и запылила по наглухо разбитой грунтовке. Несмотря на то что наш «уазик» ехал в голове колонны, липкая дорожная пыль от его собственных колес проникала через многочисленные щели в кузове, превратив салон вездехода в пыльную душегубку. Благо дело, что ехать по этой пылюке пришлось недолго, каких-то километров пять, не более. Иначе бы точно задохнулись.

Словно из-под земли, перед нами вдруг выросла глинобитная крепость, стены которой были того же цвета, что и дорожная пыль, что делало ее малоприметной на фоне окружающего ландшафта. При близком рассмотрении крепость оказалась обычным глинобитным дувалом, высотой метра в четыре. За этой «крепостной стеной» располагались дувалы пониже, образующие узкие улочки и переулки безымянного кишлака.

Стоило нашей мини-колонне только приблизиться к дувалу, как из ближайшего проулка выскочила ватага босоногих бачат в возрасте от трех до десяти лет. Шум, гам, улюлюканье. У несведущего человека наверняка сложилось бы впечатление, что эти дети никогда в жизни не видели автомашин. Они кружились вокруг них, норовя на ходу запрыгнуть на подножки грузовиков. Не успела БРДМка остановиться, как ее бронированный корпус тут же был облеплен детьми. Самые любознательные попытались влезть внутрь бронированной машины, но водитель громко на них закричал: «Буру! Буру!», и они отпрянули от открытых люков. Теперь объектом их пристального внимания стал башенный пулемет. Один из бачат, заглянув в его ствол, попытался засунуть туда свой грязный палец, чем вновь вызвал недовольство водителя. Он стукнул по броне какой-то железякой и крикнул что-то такое, отчего детвору словно ветром сдуло с бронемашины. Теперь они бегали вокруг нее и строили водителю рожицы.

Именно в этот момент возле «уазика», из которого мы едва успели выйти, внезапно появились несколько вооруженных бородачей. В их взглядах сквозила внутренняя напряженность или даже настороженность. Обычно так смотрят на непрошеного гостя, ввалившегося в чужой дом во внеурочное время.

Хаким перекинулся с незнакомцами парой фраз. Один, самый молодой из бородачей, тут же скрылся в ближайшем проулке, но буквально через пару минут вернулся обратно в окружении еще нескольких вооруженных людей, среди которых ковылял древний старикашка.

«Наверно, это и есть один из тех самых старейшин, что были тогда на приеме у Мир Акая», – промелькнуло у меня в голове. Подойдя к нам, старик поздоровался со всеми, слегка наклонив голову и прижав к груди правую руку. Мы ответствовали ему тем же.

И хотя на френче Хакима не было никаких знаков различия, старик безошибочно определил, что именно этот человек является самым главным в нашей группе. После недолгих и обязательных в таких случаях приветственных жестов и фраз между ними завязался диалог. Я заметил, как стоящие вокруг нас вооруженные люди с большим вниманием прислушиваются к этому разговору, а их настороженные до этого момента лица постепенно начинают светлеть. Стало быть, первый этап неформальных переговоров идет весьма успешно.

Пока Хаким беседовал со стариком, вокруг машин с гуманитарной помощью собралась толпа местных жителей. По всей видимости, «гуманитарку» им привозили не в первый раз и они уже знали, что в таких случаях делать и что нужно при себе иметь. У одних в руках были пластиковые тазы, у других ведра, а кто-то принес с собой пустые мешки. Гуманитарная помощь, состоящая из стандартного набора мешков с мукой, рисом и сахаром, лежала в кузове только одного грузовика. Во второй машине был экзотический бакшиш в виде двух комплектов разборных юрт, присланных жителям провинции из столицы солнечного Казахстана.

После непродолжительной речи Хакима началась раздача гуманитарной помощи. Два царандоевца, ловко запрыгнув в кузов грузовика, вспороли мешки и приступили к распределению привезенных продуктов. Насыпали на глазок, кому сколько достанется. Только что отоварившиеся люди никуда не уходили, вновь занимая очередь за дополнительной пайкой.

«Совсем как у нас в очередях за водкой, после того как Горбачев с подачи Лигачева ввел в стране полусухой закон», – первое, что пришло мне в голову, глядя на разрастающуюся на глазах очередь. Люди, словно голодные крысы, выползали из всех глинобитных щелей, молча вставая в очередь за халявой. Возможно, им было даже несколько неудобно за свое нищенское житье-бытье, за то, что они вынуждены стоять сейчас за дешевой подачкой от государства, которое принесло в их дома войну. Но они были вынуждены стоять в этой очереди за этой подачкой, в противном случае им и их детям пришлось бы голодать. Ведь не все же в этом Аллахом забытом захолустье были такими крутыми, как хотя бы те бородачи с оружием, продолжавшие стоять вокруг нас. Человек с ружьем мог всегда заработать себе на хлеб насущный. А за счет чего жить простому люду, у кого нет ни оружия, ни плодородной земли? Да и откуда было взяться этой самой плодородной земле, если буквально сразу же за кишлаком начиналась пустыня Регистан, которой не было видно ни конца ни края. А если бы такая земля и была, то ее все равно нечем орошать. Кяризы в этом кишлаке к концу жаркого кандагарского лета полностью истощались. С августа по декабрь не то чтобы помыться или постирать, воды не хватало на приготовление пищи. Вот и вынуждена была единственная на весь кишлак водовозка мотаться за водой в Бульдак или в пакистанский город Чаман, до которого напрямую по полупустыне было рукой подать. Об этой водовозке я потом много интересных историй услышал: и как ее исматовцы хотели реквизировать; и как ее чуть было «духи» из соседнего кишлака не угнали, убив при этом водителя. Каждая такая поездка за водой зачастую напоминала небольшую войсковую операцию, со всеми вытекающими последствиями. Приходилось даже давать вооруженное сопровождение, дабы не остаться без последней надежды на жизнь. Одним словом – мрак кромешный…

А тем временем раздача «гуманитарки» шла полным ходом. Около грузовика образовалась небольшая куча мала. Каждый житель кишлака пытался первым просунуть царандоевцам принесенную с собой емкость. Шум, гам, бегающие вокруг бачата. Обычное явление в таких случаях.

Именно в этот момент ко мне подошел Хаким вместе с тем самым стариком. Показав на меня рукой, Хаким представил меня старику и тот, быстро-быстро кивая головой, изобразил на лице подобие улыбки.

– Рафик мушавер, Мамад-хан находится в кишлаке и готов встретить нас. Но у меня есть предложение. Мы в кишлак не пойдем, а за то время, пока раздают продукты населению, прямо здесь установим юрту, а уж потом пригласим в нее на переговоры Мамад-хана.

В тот момент я не знал, правильно ли поступает Хаким, не обидит ли он такими действиями уважаемого Мамадхана. Свои сомнения я озвучил Хакиму и попросил его переговорить насчет этого со стариком. Но, как выяснилось, Хаким этот вопрос уже согласовал со стариком и дело было за малым – собрать хотя бы одну юрту.

Никто из царандоевцев этим делом ни разу не занимался, и поэтому было решено обратиться за помощью к местному населению.

Однако не тут-то было. Из тех людей, что стояли вокруг нас, никто и понятия не имел, как это делается. Я даже подивился тому, что вечно кочующие люди разучились собирать юрты. Ведь юрта – естественное жилище кочевников, а афганцы в большинстве своем кочевники, и не знать элементарных вещей, которыми занимались их предки, это ли не позор. Так и сказал Хакиму, что мне стыдно за афганцев, которые не умеют делать то, чем всю жизнь занимались их отцы и деды. А посему будем собирать юрту сами. Глядишь, по ходу делу и разберемся, что к чему. В детстве и не такие конструкторы приходилось собирать.