— Ой, Люся! Неужели?

Это в самом деле была она. Оказывается, мы прилетели почти одновременно, оказывается, бывает и так.

Мы обнялись. Платье на ней было зеленое с синеватым отливом, как змеиная кожа или кожура неведомого фрукта. Она была ослепительна — в самом прямом смысле.

— Привет! Ты в Лондон по делам? Опять турнир, да? Надо же, вот так просто взять и встретиться. Я ужасно рада тебя видеть.

— Я тоже. Конечно, турнир, а что же еще может быть? Я редко уезжаю из дома просто так, ты же меня знаешь. Слушай, а как это — путешествовать в таком виде? Удобно?

— Вполне. Когда летишь первым классом, это почти не имеет значения. И времени нет переодеваться, до начала всего два часа, пока доедешь по этим пробкам…

— До начала чего?

— У нас заказана ложа в опере. Там сегодня «Травиата», одни звезды. Представляешь, пришлось билеты за полгода заказывать. Ты здесь надолго? Мы ведь бог знает сколько не виделись — целых два года, с ума сойти.

— Даже больше. Ты была у меня в июле, а сейчас начало октября.

— Ну вот, даже больше. Давай завтра встретимся и спокойно обо всем поговорим, хорошо?

— Нет, Оля, я не смогу, у меня завтра первый игровой день. Турниры начинаются вовремя и при любой погоде. Так что…

— Нет, ну невозможно так разойтись, и все. Тогда… давай хоть здесь где-нибудь посидим, кофе выпьем, что ли? Хоть несколько минут, а?

— Понимаешь, меня встречают, у меня трансфер, я не могу.

— Подождет твой трансфер, Ленечка сейчас все устроит. Кстати, вот он, познакомься, — и я только сейчас замечаю благообразного, хорошо одетого мужчину с седыми висками. Он стоит рядом, смотрит то на Олю, то на меня и вежливо улыбается. Через руку перекинут женский плащ. Я киваю ему и улыбаюсь тоже.

— Очень приятно…

Оля смеется:

— Да он по-русски почти ни слова не понимает, сколько ни бьюсь, бесполезно.

Она что-то быстро говорит ему по-французски, он улыбается еще шире, и… у него оказывается довольно приятный голос:

— Enchanté, madame! Ne vous inquiétez pas[3].

Он уходит, а я задаю ей совершенно дурацкий вопрос:

— Ты же сказала — Ленечка?

— Ну да, — смеется она. — Потому что Леонидас. Он грек, но очень давно живет во Франции. Я его так зову. По-моему, довольно мило. Он договорится с твоим трансфером, не беспокойся, доедешь в лучшем виде. Пойдем, вон там кафе, видишь?

… — Ну расскажи, как дела? Как ты, как муж, как дети? Как Собакин?

— Да все как всегда, как обычно. Как-то и рассказывать особо нечего, даже Собакин все в том же кресле — ничего нового. Вот у тебя, я вижу, кое-что в самом деле изменилось. Я права?

— Конечно, господи! Прежде всего, я уже не оперирую, да и из больницы ушла. И знаешь, не жалею. Ты ведь помнишь, я когда-то мечтала о медицине — и, смею думать, кое-чего добилась.

— Конечно, помню, еще бы. Ты молодец, всегда им была. Ты сильная, Оля.

— Была бы слабая, не смогла бы — ни из больницы уйти, ни жизнь новую начать.

— И что же это за жизнь? Расскажи, хотя бы в двух словах.

— Перешла в университет, преподаю, иногда консультирую, но нечасто. Когда-нибудь стану профессором и пришлю тебе монографию с надписью: бешеной Люське от автора с любовью.

— А что, — отвечаю я, — давай, присылай. И про бешеную ведь не забыла, а!

Мы смеемся.

— А вот и Ленечка вернулся, — они снова говорят по-французски, и Оля переводит: — Ну вот, я же тебе обещала. У нас есть еще время, немного, но есть, твой трансфер подождет. Ленечке это на раз.

— Спасибо, — говорю я. — Слушай, он, конечно, ничего мужчина, импозантный, а как же… Володя, кажется, да? Из-за которого ты тогда приезжала? Я ведь так ничего и не знаю, как там у вас.

Она смотрит на меня с недоумением, с удивлением даже и после паузы произносит:

— Люся, ты о чем? Какой Володя? Я к тебе приезжала — соскучилась я по тебе, между прочим. Ну и отдохнуть немного — заодно. И что?

— Погоди, так ты что, ничего не помнишь? Ни вина, ни грозы, ни твоих веселых сарафанов? А малину, малину помнишь? Слова свои, те самые, помнишь?

— Да бог с тобой,