Кем бы ни был разрушитель замка, сделал он свое дело основательно: крепость в буквальном смысле слова сровняли с землей. Все, что от нее осталось, – несколько искореженных валунов, руины стен, рябой столб, напоминающий скорее гнилое полено, – производило угнетающее впечатление. О былой импозантности сооружения свидетельствовала лишь увитая плющом изящная арка в дальнем конце уступа, очень высокая и узкая, своим острием, казалось, касавшаяся неба, словно кончик пера – серого пергамента.

Лайла подошла поближе, предположив, что раньше арка служила дверным проемом или воротами. Вблизи, однако, стало ясно, что это никакой не проход, а изумительно сложенное окно с тонко сделанными спиралеобразными украшениями в форме цветов, с трудом различимыми под вековым слоем плюща. Одинокая арка окна усиливала то невыносимо меланхоличное настроение, царившее на месте, где раньше гордо возвышался замок сеньоров Кастельомбр. Посмотрев некоторое время на нее, Лайла надела куртку, чтобы защититься от пронизывающего ветра, неожиданно подувшего с юга, и продолжила бродить среди старинных развалин.

Даже если немцы здесь и копали, внешних признаков археологических изысканий не осталось. В итоге, исходив плоский уступ вдоль и поперек, Лайла повернула обратно, в сторону шедшей через самшитовую рощу тропинки. В этот момент снизу послышались треск веток, глухие шаги, и из зарослей на уступ медленно вылезла краснолицая пожилая женщина в высоких сапогах и коричневом плаще. В правой руке она держала большую плетеную корзину с грибами.

– Bonjour, – поприветствовала она Лайлу по-лангедокски, растягивая гласные, так что получалось «банджоор».

Лайла также поздоровалась и из вежливости похвалила собранные женщиной грибы.

– Ох, улов и правда недурной, – ответила та улыбаясь. – Сезон прошел, но если знать места, кое-что еще можно найти. Вы испанка?

– Палестинка.

Крестьянка удивленно посмотрела на нее.

– Отдыхать приехали?

– Нет, по работе. Я журналистка.

– А, вот как.

Она подошла к ближайшему валуну и, поставив на него корзину, начала перебирать содержимое, внимательно разглядывая каждый гриб.

– Вы, наверное, хотите писать о немцах?'– спросила она после короткого молчания.

Лайла пожала плечами и сунула ладони в карманы куртки.

– Вы их помните?

Женщина покачала головой:

– Совсем смутно. Мне тогда было всего пять лет. Помню только, что они поселились в доме в конце села, и отец запрещал нам с ними говорить и приближаться к замку. Но…

Она подняла крупный желтый гриб и, принюхавшись к его потрескавшейся шляпке, довольно кивнула и показала находку Лайле.

– Лисичка, – объяснила женщина.

Лайла нагнулась и вдохнула насыщенный, отдающей землей аромат.

– Шикарный гриб, – похвалила она и снова заговорила о волновавшем ее предмете, не рассчитывая на подробный ответ; – Так что же немцы могли там найти, как вы думаете?

Женщина фыркнула и бросила гриб обратно в корзину.

– Я не думаю, что они вообще что-то нашли. История интересная, но ведь немцы не первые, кто здесь клад ищет. Уж за столько веков кто здесь не рылся! Так что если и правда был клад, его наверняка до немцев нашли. Хотя, конечно, не все со мной согласятся…

Издалека докатился глухой раскат грома.

– Вы ничего не слышали о ящике, который они с собой забрали? – спросила Лайла.

Женщина махнула рукой.

– Ну как же, слышала, разумеется. Но видеть не видела. Даже если они и взяли ящик, то ведь вовсе не обязательно, будто внутри что-то было. Может, камней туда насыпали или еще бог знает чего. Или просто пустой ящик – так же тоже могло быть? Нет, я думаю, это все досужие сплетни. Сказки.

Она достала еще один гриб, осмотрела и, недовольно фыркнув, бросила на землю.

– Если вы хотите написать статью о Кастельомбре, напишите лучше о детях.

Лайла сдвинула брови.

– О детях?

– Да, о еврейских детях. Близняшках. Мне иногда кажется, что односельчане специально так много говорят о сокровище и этом ящике, чтобы забыть о бедных детишках. Знаете, пытаются вычеркнуть их из памяти.

Лайла смотрела на женщину, не понимая, о чем она говорит.

– Что за близняшки?

Собирательница грибов замолчала на некоторое время, затем, отложив корзину, присела на камень. Снова вдали послышалось рокотание грома, листва зашумела от внезапного порыва ветра.

– Родители прислали их сюда из Парижа, – сказала женщина, глядя на лесистые холмы. – Туда же немцы вошли. Вот они и решили уберечь детей и послать в какое-нибудь глухое местечко в провинции, подальше от зоны оккупации. Заплатили одному крестьянину, чтобы он их взял. Я уже говорила, мне тогда было всего пять годов, но детей я помню отлично. Особенно девочку. Лет десять ей исполнилось или одиннадцать. Мы часто играли вместе. Ханна, так ее звали. А брата звали Исаак. Они были близнецы. – Она тяжело вздохнула и покачала головой. – Ужас, какой ужас. – Она посмотрела на Лайлу. – Немцы увидели, как они играют здесь, рядом с замком. Просто играют, не делают ничего плохого. Но немецкий командир оказался такой жестокий, такой бессердечный… Он спустился с детишками в деревню и поставил их на улице. А сам закричал, что с тем, кто нарушит его приказы, произойдет то же, что и с «еврейскими паразитами» – так он их назвал. И начал бить детей, изо всей силы. До сих пор у меня перед глазами эта страшная сцена: беспомощные ребятишки одни, посреди деревни, жмутся друг к другу, этот изверг колотит их, и никто, ни единый человек, рот не открыл, чтобы их как-то защитить. А потом детей кинули в грузовик и увезли.

Она с грустным видом покачала головой.

– Иногда думаю, что с ними произошло. Наверное, погибли в газовой камере. Вот о них бы вы написали, вот это настоящая тайна Кастельомбра, а не всякая чепуха про сокровища. Хотя, наверное, вас, как палестинку, такие истории мало волнуют.

Она снова перевела взгляд на холмы, вздохнула, встала и взяла корзину. Небо стало серым, как сланец, в предвестии грозы, и, сославшись на необходимость возвращаться домой, крестьянка попрощалась с Лайлой.

– Было приятно с вами поговорить, – сказала она. – Желаю хорошо провести оставшееся время во Франции.

Она улыбнулась и, взмахнув рукой на прощание, пошла вверх по склону, в сторону еловой чащи. Снова загремел гром, на этот раз уже ощутимо ближе, и крупные тяжелые капли посыпались сверху, словно небо разразилось рыданиями.

Каир

– О, бедный мой Антон! Мой бедный любимый Антон! Почему я не умерла вместе с тобой, как мы хотели? Зачем ты оставил меня одну мучиться?

Инга Грац провела рукой по простыне и холодными липкими пальцами на удивление крепко схватила запястье Халифы. Следователь дернулся, как будто от прикосновения паука, но, пересиливая отвращение, не стал вырывать руку. Он чувствовал, что успех расследования напрямую зависит от этой встречи, и, чтобы разговорить старуху, вытянуть из нее правду, готов был перетерпеть накатившую тошноту.