Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как литературные, так и личные конфликты никуда не исчезли, став дополнительным бременем для погруженной в траур Вали. Архив Тэффи, который она ранее согласилась передать Русскому (впоследствии Бахметьевскому) архиву Колумбийского университета, но так и не передала, вызвал обострение вражды между двумя эмигрантскими лагерями[822]. По словам Т. И. Пантелеймоновой, среди друзей Тэффи решение Вали оставить документы Верещагину вызвало «настоящую панику», поскольку тот сотрудничал с ненавистной «Русской мыслью» и они опасались, что компрометирующая их переписка может оказаться не в тех руках[823]. Разногласия улеглись только тогда, когда, по совету Алданова, было решено, что Верещагин «в присутствии Пантелеймоновой» упакует письма отдельно, опечатает их, а печать будет скреплена подписями их обоих[824].
Валя унаследовала и домашние конфликты Тэффи с ее квартирной хозяйкой. Примерно двумя годами ранее Тэффи прислала дочери «опись вещей», указав, что кому следует передать после ее смерти[825]. Естественно, основная часть ее имущества предназначалась дочерям, в частности, бриллиантовое кольцо было завещано Вале, а серьги с бирюзой и бриллиантами – Гуле, но кольцо таинственным образом исчезло. Тамара, которой Тэффи не оставила ничего, написала Вале чрезвычайно злобное письмо, упрекая ее в «невероятной неблагодарности» и отрицая, что она (Тамара) украла кольцо. Письмо завершалось проклятием: «Вы взяли большой грех на душу, и я желаю Вам, чтобы сознание этого греха… отравило Вашу душу»[826]. Валя, которая написала Верещагиным, что ей казалось, что она жить не сможет после этого письма, не обвиняла в воровстве ни Тамару, ни ее семью, но когда кольцо было внезапно обнаружено в тяжелой шкатулке, спрятанной в печке в комнате Тэффи, иных объяснений его исчезновению и появлению не осталось.
Дочери Тэффи ненадолго пережили свою мать. В 1956 году Гуля навестила сестру в Лондоне и погибла на корабле на обратном пути: она поскользнулась на палубе, и сломанная кость перебила артерию [Neatrour 1972: 10–11][827]. Валя, которая еще в 1953 году жаловалась на боли в сердце – она считала это верным признаком того, что у нее «начинается Мамина болезнь», – умерла от сердечной недостаточности 26 октября 1964 года[828].
Литературное забвение и воскрешение
После смерти Тэффи ее сочинения практически перестали появляться в западных русскоязычных изданиях, которые в то время были ориентированы на послевоенную эмиграцию и советских писателей-диссидентов. Ее имя с осторожностью начали вспоминать в Советском Союзе после смерти Сталина в 1953 году, когда возобновился интерес к писателям-сатириконцам. Все началось с того, что Корней Чуковский – когда-то задиристый критик времен Серебряного века, а ныне всеми обожаемый детский писатель – посоветовал своему молодому секретарю Лидии Евстигнеевой заняться изучением Саши Чёрного. После того как они с Чуковским подготовили первые научные издания поэзии Саши Чёрного, она (выйдя замуж и взяв фамилию мужа – Спиридонова) стала активно публиковать материалы о писателях-сатириконцах, в том числе и о Тэффи[829]. В 1960–70-е годы в Советском Союзе вышло несколько изданий сочинений Тэффи, но только ближе к концу XX века, начиная с периода гласности, они начали широко издаваться на ее родине, и кульминацией этого процесса на рубеже веков стал выход в свет собрания ее сочинений [Тэффи 1997–2000]. Англоязычному миру пришлось ждать дольше. Хотя Тэффи стала привлекать к себе внимание в связи с ростом интереса к женщинам-писательницам и русской эмиграции, достойные английские переводы ее сочинений, позволяющие в полной мере ощутить их остроумие, виртуозный язык и глубокую человечность, появились только во втором десятилетии XXI века[830]. Не приходится удивляться, что они были приняты с энтузиазмом, ибо сочинения Тэффи весьма актуальны для современности. В период массовой миграции различных уязвимых групп населения нарисованные ею картины испытаний (порой комичные, порой трагичные, а зачастую и комичные, и трагичные одновременно), которые выпали на долю русских, вынужденных после революции спасаться от преследований и возможной гибели у себя на родине и оказавшихся потом в чужом и не понимающем их мире, позволяют глубже осмыслить бедственное положение современных беженцев и посочувствовать им. В более широком смысле сочинения Тэффи – даже написанные до ее вынужденной эмиграции – отразили ту духовную бесприютность, которая присуща современной жизни.
Можно даже сказать, что свойственная ее персонажам озабоченность производимым ими внешним впечатлением, отсутствие у них духовной близости и взаимопонимания, их потребность доминировать, затмевающая любовь и сочувствие, если уж на то пошло, со временем становятся все более распространенными явлениями. В то же время Тэффи никогда не переставала искать убежища от такой духовной «неприкаянности», а ее личные страдания и эпохальные потрясения, свидетельницей которой она была на протяжении своей долгой жизни, только усиливали ее пессимизм. Идеальное трансцендентное царство ее ранней поэзии постепенно превратилось в Нигде, а ее вера в благость иудейско-христианского Бога пошатнулась, но несмотря на этот кризис веры, столь характерный для современности, она продолжала свои искания до самого конца. Впрочем, самой актуальной ценностью, получившей отражение в творчестве Тэффи, остается то, что она называла нежностью – сострадание и теплое чувство, испытываемые одной отдельно взятой личностью к другой, благодаря чему вершатся добрые дела и проявляется самоотверженность, делающие жестокий и равнодушный мир чуть более пригодным для жизни.
Вскоре после смерти Тэффи ее подруга Мария Каллаш (1886–1955) заявила, что тот, кто знал ее по газетным публикациям, «мало знал Тэффи, как писательницу, в целом. Велик вклад, внесенный ею в сокровищницу русского художественного слова – и прозой, и стихами, и драматическими произведениями. Но такая оценка – дело будущего»[831]. Такое будущее не за горами.
Избранная библиография Тэффи
А) Публикации произведений Тэффи
Ссылки на сочинения Тэффи по возможности приводятся по 7-томному Собранию сочинений под редакцией Д. Д. Николаева и Е. М. Трубиловой (М., 1997–2001); в тех случаях, когда данные о первых публикациях известны, они приводятся в круглых скобках. Исходя из принципа целесообразности, книги или отдельные произведения, не вошедшие в Собрание сочинений, а также некоторые другие издания, цитируются по первым журнальным