Воздушная ткань платья поползла вверх, холодя кожу ног, но горячая ладонь Дани не давала замерзнуть. Его рубашка оказалась расстегнутой – и уже мои пальцы исследовали его торс.

Может быть, утром мы должны будем обвинить алкоголь, стресс и безрассудство, но сейчас я точно знала, что виной происходящему была и есть любовь – то ли моя, то ли его, то ли наша общая: поломанная и истерзанная.

В какой-то момент – я прокляла все на свете! – Даня отпустил меня и поднялся, стоя на коленях рядом со мной, лежащей на диване со спущенным топом, в облаке своей пышной измятой юбки.

– Ты что? – прошептала я, поднимаясь и затуманенным взором глядя на Матвеева. Он был слишком красив – со встрепанными волосами, с расстегнутой рубашкой и зацелованными мною губами. На шее виднелся след от моего же поцелуя.

– Все, хватит, – не без труда сказал Даня. – Хватит.

Он встал и нервно допил виски в моем бокале, который я так и не осилила.

2.20

Я тоже встала, поправив топ, – неожиданно стало стыдно и неловко за свое поведение. Но если бы он сейчас снова подошел ко мне, снова бы поцеловал, я бы потеряла голову на всю ночь. Только он не подходил, и в моей груди пульсировала ярость. Какого черта он вытворяет? Что опять не так?

– Почему ты остановился? – спросила я и попыталась коснуться его плеча.

– Не трогай меня, Даша. – Это прозвучало резко.

– Но…

– Руки. Убери руки.

Ярость в груди моментально взорвалась. Нежность исчезла – стала невидимой серебряной пылью, осевшей на наших ресницах.

– Не трогать? – сощурилась я. – Ты как со мной разговариваешь? Что, решил, что мной можно играть, милый?

Он молчал, и это еще больше бесило.

– Я не играл. Выполнил твою просьбу, – сквозь зубы ответил Даня. – Поцеловал. Опять недовольна?

– Значит, все дело в том, что была моя просьба? – с трудом выговорила я.

Моя просьба. Не его желание.

– Зачем же ты решил выполнить эту жалкую просьбу? Или решил отомстить Каролине, которая нашла утешение у Владика? – спросила я, не в силах сдерживать свою злость. – Решил отомстить своей подружке, используя меня? И как, стало легче? Ты ведь любишь ее так давно. У вас такие прекрасные светлые чувства. – Прикрыв глаза, я процитировала те две строки, которые запомнила из его стихотворения, прочитанного мною после выпускного: – «Ты меня любишь? Я – да».

Это прозвучало издевательски.

Матвеев хотел оставаться спокойным до последнего, но мои слова добили его. Он дал волю своем гневу. Его красивое лицо исказилось от злости.

– Хватит нести чушь! – закричал он. – Хватит меня доставать! Ты ничего не понимаешь и никогда не понимала!

– Так расскажи мне обо всем! Рассказывай! Или ты предпочел потешить эго, развлекаясь со мной? – спросила я, не чувствуя ничего, кроме злости на этого идиота. – Может быть, у тебя припасены новые стихи, Матвеев?

– Какой же ты бываешь идиоткой, – прорычал он. И, ни слова больше не говоря, пошел прочь.

– Урод! – выкрикнула я ему вслед.

– Как скажешь! – донесся до меня его голос.

– Ненавижу тебя!

– Взаимно!

Как же я была зла. Как снова горели мои губы. И душа тоже горела. От ярости.

– Как же ты меня бесишь! – схватив пустой бокал, закричала я. – Ненавижу. Придурок.

Я хотела бросить этот проклятый бокал в стену, но не стала этого делать. Сжала крепко, но все же опустила руку, злая и возмущенная. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, я подошла к бару и налила себе простой холодной воды. Пальцы почему-то подрагивали. Внутри кипела ярость.

Почему он все время уходит? Почему он все время сбегает?

А потом меня посетила идея – думаю, не самая лучшая в моей жизни. Но я не стала сдерживать себя.

Я ворвалась в гардеробную в тот самый момент, когда наполовину обнаженный Даня стаскивал ремень.

– Что еще? – поднял он на меня злой взгляд.

– Знаешь, Матвеев, – приблизилась я к нему, – я должна тебя поблагодарить. – Так и не дождавшись его вопроса, за что, я продолжила звонким от гнева голосом: – За то, что ты в очередной раз – и в самый последний – доказал мне важную вещь. Нашей Вселенной никогда не было. Может быть, ты и хороший человек, отличный сын и классный друг. Но как мужчина ты отвратителен. Из тебя получается слишком гнилая вторая половинка, Матвеев. Мы доиграем эту роль до конца. И я буду благодарна тебе за спасение всю жизнь. Но на этом все. Все. Я официально шлю тебя. И ночевать буду у себя.

– Правда? А кто тебе позволит? – он резко выдернул ремень и отбросил его в сторону – пряжка со звоном ударилась о ящик.

Матвеев направился ко мне, заставляя отходить назад, не сводя с него настороженных глаз. Словно он был охотником, а я – жертвой. И это меня раздражало.

Атмосфера вокруг царила раскалённая – как и мы сами. И все вокруг готово было вот-вот взорваться.

Шаг, еще шаг и еще. Моя спина уперлась в стену. Даня склонился ко мне – наши лбы почти соприкасались. И от такой близости мне снова стало не по себе. Вырваться не получилось – он удерживал меня.

– Ты снова все интерпретировала так, как тебе хотелось, Сергеева. Так, как тебе было удобно, – заговорил он тихо, склонившись еще чуть ниже – его губы почти касались мое щеки. – Не используя логику. Оперируя эмоциями.

– Отвали от меня. Противен.

– Даже если противен, ты все равно никуда не уедешь, Даша. Потому что завтра мы снова продолжаем играть свои роли. И потому что ты должна быть около меня.

– Около тебя будет Серебрякова.

Мне хотелось ударить его и обнять одновременно.

– Хватит про нее говорить! – крикнул Даня, прижимая меня к стене. – Она здесь вообще не причем! Я ничего к ней не чувствую. Она просто друг. Хватит, Даша! Хватит, я устал!

– Просто друг? – с трудом вымолвила я. – Когда ты успел ее бросить, Матвеев?

– Да мы и не встречались никогда! Если бы ты сейчас дала мне возможность сказать – я бы все тебе рассказал! – его голос понизился. – Я бы еще тогда тебе рассказал, если бы ты разрешила. Но ты ведь не захотела слушать.

Мне показалось, или в его глазах мелькнуло отчаяние?..

– Ты обманывал меня? – спросила я прямо.

Он лишь отвел взгляд в сторону. И я только сейчас заметила, что под его глазами залегли круги.

Сердце пропустило пару ударов. Мои руки оказались на его шее – против моей воли. Я заставила его склонить голову и поцеловала – глубоко и зло, заставляя его отвечать мне и срывая с его губ сдавленный стон.

Этот поцелуй терзал наши губы и наши души. Ранил, будоражил, давал надежду и так же легко отбирал ее, оставляя горечь.