— Нет, не знала.

— А про Крюгера Жуков ничего больше не говорил? Может, имя называл или где его найти можно?

— Нет. Сказал только, что тот в фирме работает. И что это — вранье. Я не верила, плакала, кричала на него, а он меня ударил.

— Ты про это забудь. Это он от отчаяния, что ему не верят. Его и самого отодрали как Сидорову козу. Этот Акела… — Катя внезапно вспомнила, как она и предводитель байкеров стояли у реки и он показывал ей на луну. И сердце отчего-то защемило. — А почему ты решила, что он похож на нациста!

— Я его в окно видела, когда он Ромку истязал. У него такое лицо было… бледное, бесстрастное и… ну, он вроде удовольствие получал от своей силы, от своей власти… Такими в кино только нацистов показывают где-нибудь в Дахау. Как машина, как робот — красивый, холодный и бешеный как… как волк!

— Красивый?

— Д-да… Отвратительный он! — крикнула Кораблина. — Ненавижу его, их всех ненавижу! Из-за него Сережка мой сел — тоже на мотоциклах его помешался вконец, в эту стаю проклятую рвался все. Он… он как дьявол в нашем городе, как искуситель, от него все зло!

— Зло не от него, Света, — задумчиво молвила Катя. — Зло от какого-то Крюгера, которого мы не знаем.

«Господи, ну где я уже слышала про него? От кого?»

— А этот байкер с этим злом бороться пытается. Только по-варварски, бесчеловечно, жестоко. Но пытается…

А впрочем, мужики, они всегда дерутся. У них такой метод — и за правое дело, и за неправое — все равно в морду. Странно это и для меня непонятно. Д-да… А ты вот что. Ты не волнуйся. Езжай-ка домой, успокойся. Я сейчас тут кое с кем посоветуюсь. Да не трясись ты, как овца! Ничего твоему Ромке за эти «косячки» не будет, не до них сейчас. Ты, главное, не плачь, все образуется. Я завтра к тебе загляну, в Каменск приеду. А ты, если вдруг Жуков объявится, скажи ему, что мне надо с ним поговорить. Это в его же интересах. Пусть дождется меня.

— Не появится он.

— Ты брось это. Куда он денется-то? Он в тебя вот как, по уши, я сразу это заметила. У мальчишек это быстро. На вот платок. Слушай, а может, ко мне поедешь? Вот ключи. А я часиков в семь приду, и мы…

— Нет, нет, что ты, Катя! Вдруг он вернется, — Светлана покраснела. — А как же нам с тобой этого Крюгера отыскать?

— Подумаем. — Катя повела ее к метро. — На то у нас и голова имеется. Подумаем и отыщем.

Кораблина недоверчиво качала головой и только всхлипывала.

Вернувшись на работу, Катя тут же схватилась за телефон. Звонила она не Колосову, нет. Какой смысл? Все равно тот либо в районе, либо на совещаний у шефа, либо в ГУУРе, либо в МУРе, либо в прокуратуре… Звонила она в Каменск, «на землю» Саше Сергееву. Начальник ОУРа всегда на месте: с утра и до позднего вечера незыблем, как утес.

Однако «утес» чуть было ее не разочаровал.

— О Кать, привет! Рад слышать тебя. Только ты не могла бы мне минут через двадцать перезвонить? А то у меня народ.

В трубку слышались шумно спорившие мужские голоса.

— Нет, Сашенька, не могу, это срочно, это насчет Стасика Кораблина. У меня только что была учительница, она…

— Подожди-ка секунду. Эй, тихо! — прикрикнул Сергеев. — Ну?

Катя, торопясь и страшась что-нибудь позабыть, тут же выложила ему все.

— Значит, она сказала: «дембелю „травку“ гонит»? Так. Это наверняка та военчасть, что возле Братеевки, были у нас сигналы оттуда. Я туда, пожалуй, прямо сейчас человека подошлю кое-что проверить. — Сергеев на минуту оторвался от трубки. — Сделаем, будь спокойна.

— Жуков Стасика не убивал, это совершенно ясно, — продолжала Катя. — Но он все равно как-то замешан в это дело. Этот Крюгер… У вас под такой кличкой по картотеке никто не проходит?

— На память не скажу — вроде нет. Будем выяснять. Он в фирме работает, говоришь?

— Да. Только неизвестно в какой.

— Не беда, узнаем. А этот байкер, ну который Акела, он…

— Мне кажется, он тут вообще ни при чем, — быстро ввернула Катя.

— Но Крюгера-то он, выходит, знает.

— Знает. И Жуков его знает. Только они вам ничего не скажут.

— Ну, это мы еще поглядим, Катюша. У нас и не такие говорили.

«Сначала найдите их», — в сердцах подумала Катя и сказала:

— Акела, конечно, знал обо всем. И о том, что Жуков сбывал наркотики для того, чтобы денег на свой роскошный мотоцикл накопить. Когда он мотор себе заработал, Акела ему все это запретил и другим своим «стайщикам» тоже.

— Ишь, какой хозяин. Так они его и послушались, — усмехнулся, Сергеев.

— Они его слушают беспрекословно. Он может их заставить, как — не знаю, но может. Я сама в этом, Саша, убедилась. Тебе бы обязательно надо с ним переговорить. Вообще, попытаться найти общий язык с этими ребятами. Они не такие уж плохие, право слово.

— Вот она где у меня сидит, эта кодла бензиновая. Взять бы всю эту рвань да в какой-нибудь приемник-распределитель сплавить. Чтоб и духом их в моем районе не пахло. Только разве это сейчас возможно?

— Саш, там еще одна подробность есть странная. Я только не пойму, к чему она, — снова заторопилась Катя. — Акела выгнал из стаи какого-то парня. За что — непонятно. Тот якобы что-то делал для Крюгера за деньги. Когда Акела и Жукова в этом же обвинил, тот прямо взбеленился, так Кораблина рассказывала. Это не о наркотиках речь, а о чем-то совершенно ином.

— Ладно, разберемся. Ты завтра где будешь? В главке? Ох ты, завтра же суббота — я и забыл.

— Я в Каменск приеду, я Кораблиной обещала.

— Ну, может, и я к вам подскочу. Посмотрим. Все, Катюша, спасибо за информацию. Если карты лягут в масть — увидимся.

Домой Катя вернулась в начале седьмого. Тихо открыла дверь ключом. В комнате, как всегда, грохотал телевизор. А в ванне лилась вода. Кравченко фыркал там, как морж, и что-то голосисто распевал. Катя, чувствуя тяжелую усталость, упала в кресло, мельком взглянула на экран: шла старинная шахтерская эпопея «Большая жизнь». Вадька любил «древние» фильмы. Любил он и кое-что другое.

Она с внезапной злостью наклонилась, выгребла из телевизионной тумбы груду видеокассет. Среди ее личной избранной коллекции попадались и прибретения В. А. Кравченко согласно его грубому солдафонскому вкусу: сплошные Шварценеггер, Брюс Уиллис и Скорцезе.

Она медленно перебирала кассеты: ага, так и есть. Вытащила из пестрой коробки «Кошмар на улице Вязов» и с наслаждением грохнула его об пол.

— Ты чегой-то, а? Чего бузишь? — Над ней склонился улыбающийся Кравченко — мокрый после душа, свежий, отдохнувший, весь такой душистый от туалетной воды и гладко выбритый.

Катя посмотрела на него снизу вверх и снова с силой брякнула кассетой об пол, стараясь разбить ее пластмассовый корпус. Так уже было с ней однажды, когда два года назад она случайно узнала, что Вадька изменил ей с какой-то кикиморой-секретаршей. Катя тогда со злостью расколотила голову своей лучшей куклы, хранимой еще с оных времен в шкафу. Расколотила — и на сердце тут же полегчало. Так и теперь…