последнего впадали в ошибку, рассматривая этот ребус в виде композиции рисовальщика. В качестве таковой он вполне естественно казался абсурдным, лишенным всякого смысла.

а) Работа сгущения.

Первое, что бросается в глаза исследователю при сравнении содержания сновидения с мыслями, скрывающимися за ним, это неутомимый процесс сгущения. Сновидение скудно, бедно и лаконично по сравнению с объемом и богатством мыслей. Сновидение, будучи записано, занимает полстраницы; анализ же, в котором развиваются мысли, скрывающиеся за этим сновидением, требует иногда шести, восьми и двенадцати страниц. Обычно размеры произведенного сгущения преумаляются: обнаруженные мысли сновидения считаются исчерпывающим материалом, между тем как дальнейшее толкование обнаруживает новые мысли, скрывающиеся за сновидением. Мы уже упоминали о том, что, в сущности, нельзя быть никогда уверенным, что мы вполне истолковали сновидение: даже в том случае, когда толкование вполне удовлетворяет нас и, по-видимому, не имеет никаких пробелов, остается все же возможность, что то же самое сновидение имеет еще и другой смысл. Масштаб, мера сгущения, таким образом, строго говоря, всегда неопределенны. Против утверждения, будто столкновение содержания сновидения и мыслей, скрывающихся за ним, вызывает то, что сновидение производит обширное сгущение психического материала, можно сделать возражение на первый взгляд чрезвычайно справедливое. Нам часто кажется, будто сновидение снилось нам в течение всей ночи и что большую часть его мы позабыли. Сновидение, вспоминаемое нами по пробуждении, представляет собою якобы лишь часть того целого, которое по масштабу своему должно было бы соответствовать мыслям, если бы мы были в состоянии вспомнить их все целиком. В этом есть доля правды: нельзя обманывать себя тем, что сновидение воспроизводится наиболее точно при припоминании его вслед за пробуждением и что воспоминание это к вечеру обнаруживает все больше и больше пробелов. С другой стороны, нужно, однако, заметить, что чувство, будто нам снилось гораздо больше, чем мы можем припомнить, очень часто покоится на иллюзии, происхождение которой мы впоследствии постараемся выяснить. Предположение процесса сгущения не опровергается возможностью забывания сновидения, так как оно доказывается комплексом представлений, относящимся к отдельным, оставшимся в памяти частям сновидения. Если действительно большая часть сновидения нами забывается, то тем самым мы лишаемся доступа к целому ряду мыслей. Мы едва ли имеем когда-нибудь основание предполагать, что утраченные части сновидения относились к тем же самым мыслям, которые мы обнаружили при анализе сохранившихся частей.

Ввиду огромного множества мыслей, которое дает анализ относительно каждого элемента сновидения, у читателей зарождается принципиальное сомнение: можно ли относить к мыслям, скрывающимся за сновидением, все то, что приходит в голову впоследствии при анализе последнего, то есть можно ли предполагать, что все эти мысли были уже налицо в состоянии сна и принимали участие в образовании сновидения? Быть может, наоборот, лишь во время анализа возникают новые мысли, стоявшие вдали от образования сновидения? Я могу согласиться с этим ограничением, но лишь условно. Что некоторые мысли возникают только при анализе – это вполне справедливо; не всякий раз можно убедиться в том, что эти новые группы образуются лишь из мыслей, которые в мыслях сновидения были связаны между собою другим образом; новые соединения представляют собою лишь второстепенную группировку, ставшую возможной благодаря содействию других, более глубоких путей для соединения. Относительно же большинства обнаруживаемых при анализе мыслей, нужно сказать, что они играли уже активную роль при образовании сновидения, так как, проследив цепь мыслей, не связанных, по-видимому, с образованием сновидения, мы внезапно наталкиваемся на мысль, которая, будучи представлена в содержании сновидения, необходима для толкования его и в то же время доступна лишь благодаря наличию вышеупомянутой цепи мыслей. Вспомним хотя бы описанное нами сновидение о ботанической монографии, которое представляет собою результат выразительного процесса сгущения, хотя я и не довел анализ его да конца.

Как же следует себе представлять психическое состояние во время сна, предшествующее сновидению? Находятся ли все мысли друг подле друга, или они появляются одна за другой, или же, наконец, различные одновременные ходы мыслей устремляются из разных центров и затем соединяются друг с другом? Я полагаю, что нам вовсе не нужно создавать себе пластического представления о психическом состоянии во время образования сновидения. Не забудем только того, что речь здесь идет о бессознательном мышлении и что самый процесс легко может быть совершенно другим, чем тот, который мы замечаем в себе при намеренном, сознательном мышлении.

Тот факт, однако, что образование сновидений покоится на процессе сгущения, остается бесспорным и непоколебимым. Как же совершается, однако, это сгущение?

Если предположить, что из обнаруженных мыслей, скрывающихся за сновидением, лишь немногие представлены в нем, то следовало бы утверждать, что сгущение совершается путем исключения: сновидение представляет собою не точный перевод или проектирование мыслей сновидения, а чрезвычайно неполное и расплывчатое воспроизведение их. Воззрение это, как мы скоро узнаем, безусловно неправильно. Однако остановимся пока на нем и спросим себя: если в содержание сновидения попадают лишь немногие элементы мыслей, то какие же условия определяют выбор последних?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратить внимание на элементы содержания сновидения, которое должно было таким образом восполнить искомое нами условие. Сновидение, к образованию которого привел интенсивный процесс сгущения, будет наименее благоприятным материалом для такого исследования. Я остановлюсь поэтому на вышеупомянутом сновидении о ботанической монографии.

Содержание сновидения: Я написал монографию о каком-то растении. Книга лежит передо мною, я перелистываю таблицы в красках. К книге приложены засушенные экземпляры растений.

Центральным элементом этого сновидения является ботаническая монография. Последняя относится к впечатлениям предыдущего дня; в витрине книжного магазина я действительно видел монографию о растении цикламен. Упоминания этого растения нет в содержании сновидения, в котором осталась лишь монография и ее связь с ботаникой. «Ботаническая монография» обнаруживает тотчас же свое взаимоотношение со статьей по вопросу о кокаине, которую я когда-то написал; от кокаина же мысли идут, с одной стороны, к юбилейному сочинению и к некоторым эпизодам университетской лаборатории, с другой же – к моему другу, окулисту доктору Кенигштейну, который принимал участие в исследовании кокаина. С личностью доктора Кениг-штейна связывается далее воспоминание о прерванном разговоре, который я вел с ним накануне вечером, и различные мысли о вознаграждении за врачебные услуги между коллегами. Разговор этот и является главным возбудителем сновидения; монография о цикламене тоже служит его поводом, но носит индифферентный характер; как я полагаю, «Ботаническая монография» сновидения является посредствующим общим звеном между обоими переживаниями предыдущего дня, будучи взята в неизмененном виде от индифферентного впечатления и при помощи различных ассоциативных соединений связана с психически важным переживанием.

Но не только сложное представление «Ботаническая монография», но и каждый из