Выйдя из туалета, он огляделся в поисках Льюса. Ничего вечеринка. Кто здесь, собственно, хозяин? – гадал он. И квартирка неплохая. Им с Гретхен такая не по карману.

Помощница Генри отыскалась на террасе, но она понятия не имела, где босс, и явно не собиралась его искать. Кеннет пошел бродить по квартире, заглянул на кухню, в кабинет, где на полках стояли престранные книги: биографии художников и тома по высшей математике. Он рискнул даже постучаться в спальню, а потом и приоткрыть дверь, благо она оказалась не заперта. Луч света упал на постель, где спала пожилая леди.

– Прошу прощения! Извините! – вскрикнул Кеннет Прагер, захлопывая дверь.

Он выскочил обратно в гостиную и спросил бармена, здесь ли еще Генри Льюс.

– Генри Льюс? Актер? А он здесь был? Вы уверены?

– Разумеется, уверен. Я приехал вместе с ним.

Бармен с любопытством оглядел помещение.

– Ого! Ну, буду смотреть в оба.

Кеннет вернулся на террасу.

– Ни с чем? – посочувствовала ему ассистентка.

Кеннет покачал головой и поспешно прошел мимо. Ему вдруг пришло в голову, что женщина издевается над ним. Все издеваются над ним. Того и гляди, скажут, что Льюса тут вовсе не было, что Кеннет не в своем уме. Отомстят ему за все гадости, какие «Таймс» пишет об актерах.

Он ринулся к дальнему, темному краю террасы. Силуэты какой-то парочки плотными тенями ложились на оранжеватое городское небо.

– Генри? – позвал он. – Генри! Никто Генри не видел?

– Я не видел, – откликнулся молодой человек. – А может, это ты – Генри? – спросил он своего друга.

– Нет. А тебя зовут Генри? – уточнил тот.

– Вот уж не думаю, – сказал первый. – Брат звал меня «Томасина», но это совсем не то же самое. Так что извиняйте, – обернулся он к Прагеру. – Нет здесь никакого Генри.

Кеннет подошел поближе к темным силуэтам. Два костлявых юнца в джинсах и черных футболках небрежно облокотились на парапет. Голубые, вероятно – давние партнеры.

– Геееенри! Генри Олдрич![103]– завопил первый юнец или второй. Труляля и Траляля Ист-Виллиджа.

– Эй! – заговорил вдруг его приятель, сощурив один глаз, а другим внимательно всматриваясь в Кеннета. Он был слегка пьян. – Да ведь вы – Кеннет Прагер!

Такое подчас случалось на общественных мероприятиях. Деваться было некуда.

– Виновен, Ваша Честь, – схохмил он. – Рад познакомиться. – Протянул руку. Обычно этого бывало достаточно.

Ни один из парней не принял его руки.

– На вашем месте я бы отошел от парапета, – посоветовал ему юнец. – Особенно когда имеете дело с нами…

Кеннет рассмеялся, пытаясь свести все к шутке, хотя чувствовал, что разговор идет всерьез.

– Прошу прощения. Разве мы знакомы?

– Нет. Вы нас вовсе не знаете, – сказал первый.

– Вы думаете, будто знаете наши вторые «я», – заметил второй. – Впрочем, их вы тоже не знаете.

– Имя Леопольд что-нибудь говорит вам? – намекнул первый.

– А Лоис? – добавил второй.

– А? – Кеннет прищурился, тщетно пытаясь разглядеть в бледных, будто щеткой оттертых, юных лицах дряхлые физиономии «Леопольда» и «Лоис». Однако предупреждению он внял и отошел подальше от парапета.

– «Убийцы»? – продолжил первый.

– «Нуждаются в лечении, а не в рецензии»? – добавил второй.

Актеры всегда воспринимают критику близко к сердцу. Режиссеры и авторы еще проявляют порой выдержку, но актеры – избалованные дети. Для них прочесть плохой отзыв – все равно что узнать о смерти Санта-Клауса.

Кеннет выпрямился во весь рост.

– Сожалею, но что вижу, то пишу. Публике, похоже, ваше представление понравилось.

– За это ты и невзлюбил нас, старик? – сказал первый.

– Старик! – повторил второй. – Почему не прислали молодого человека, живого, способно нас понять?!

Его не задело обращение «старик». Разумеется, в глазах этих молокососов он – старик. Но почему они так стремятся уязвить его? Вот что задевало.

– Вы слишком расстроены, – попытался он смягчить ситуацию. – Это естественно. Но вы делаете свое дело, а я свое…

– Мы делаем искусство, а ты – уничтожаешь!

– Печально, что мы не можем обсудить все как взрослые люди. Но я был рад знакомству. Всего доброго! – Он кивком распрощался с молодыми людьми, развернулся и пошел прочь. Спокойно, твердил он себе. Как взрослый человек.

Сердце выбивало барабанную дробь. Все же он контролировал себя, хотя и ежился в ожидании удара по затылку или пинка в зад. Ничего не произошло. «Лоис» и «Леопольд» не стали даже выкрикивать оскорбления ему вслед.

В гостиной он сразу же подошел к бармену.

– Джин-тоник. – Вот что ему надо. Выпить по-быстрому и предпринять последнюю попытку отыскать Льюса. Потом – домой. Это не бегство, ведь и так час поздний.

– Спасибо, – поблагодарил он, принимая из рук бармена холодный бокал. Первый же глоток вернул ему душевное равновесие. Кеннет принял решение пить, не торопясь. Не стоит лишать себя удовольствия.

Оглядев комнату, он увидел на диване старую даму. Дама крепко сжимала ридикюль и пила какую-то прозрачную жидкость. Вид у нее был растерянный. Антикварные серьги, старомодный цвет помады, прическа, сделанная в какой-то сельской парикмахерской – не актриса, а чья-то мамочка, надежная, нормальная. Кеннету хотелось присесть, и общество этой дамы казалось наиболее привлекательным.

Молли попала в зоопарк. Звери пили коктейли – мартини, хайбол, «Манхэттен», сайдкар.

Вдруг раздался стук, и звери разбежались. Дверь открылась, в глаза ударил яркий свет.

– Прошу прощения! Извините! – сказал незнакомец и тут же затворил дверь.

Молли осталась лежать в темноте, но она уже проснулась. Это был сон. Все понятно. Она спала. Но куда она попала? В соседней комнате пили коктейли – не звери, люди. Она не дома. Сон продолжается? Или она напилась? Голова слегка кружилась, но не от хмеля.

Миссис Дойл осторожно приподнялась на постели. Над кроватью нависало широкое окно. За окном виднелось гигантское здание, и в нем множество окон, почти все – без света. Теперь она вспомнила: она в Манхэттене, на дне рождения у своего сына Калеба.

Ну и вечер! Ну и болтуны собрались! Как приехала, так и общалась с людьми, не умолкая. Молли даже нижнюю челюсть пощупала, чтобы проверить – не вывихнула ли. Все в порядке. В конце концов, сама она говорила мало – больше слушала.