— Шарлотта! — резко произнесла Эмили. — Что это значит?

Та с трудом приходила в себя, негодуя на подлый наговор, испытывая к Герберту гнев — и одновременно жалость.

— Возможно, это ошибка, — слабо возразила она, пытаясь найти какое-то объяснение. — Люди иногда повторяют страшные глупости, что-то добавляют от себя, и получается нечто ужасное…

Но прежде чем они попытались разобраться в том, что произошло, их внимание уже привлекла группа людей в нескольких шагах от них, где находились Фанни и Оделия Морден. Щеки Фанни пылали от отчаяния и унижения, но в наступившей выжидательной тишине она не пыталась ни опровергать что-либо, ни объяснять.

— Мисс Хиллард, — тихо произнесла Оделия. В голосе ее не было торжества, а скорее странная растерянность, как будто что-то предупреждало ее, сколь горькой будет ее победа.

Фанни медленно перевела взор на Герберта, словно хотела показать всем, как мало для нее значит мнение других, что это лишь булавочные уколы по сравнению с той огромной раной, которую может нанести ей он.

Фитцгерберт был потрясен — не тем, что только что узнал, и не любопытством шокированной толпы в шикарных нарядах, а молчанием девушки. Лицо ее выражало страдание, он это видел, но она не собиралась ни извиняться, ни что-либо отрицать.

Внезапно ему захотелось броситься к ней. Молчание слишком затянулось; в этой тишине казалось странным мерцание люстр и шорох тугих корсетов дам от глубоких вздохов. Где-то в коридоре прозвучали торопливые каблучки горничной.

Фанни молча повернулась и, пробираясь сквозь толпу, покинула зал.

Эмили в безотчетном порыве сделал шаг вперед.

— Не надо. Я пойду, — остановила ее Шарлотта, и, прежде чем сестра успела что-либо сказать, она уже решительно устремилась за Фанни, даже не заметив, что толкнула даму в ожерелье и наступила на ногу раззяве Ферди, который так и застыл с открытым ртом. Она успела вовремя, ибо в вестибюле швейцар уже подавал Фанни ее накидку. Джеймс Хиллард с побелевшим лицом стоял чуть в стороне. Вид у него был несчастный, он переступал с ноги на ногу и, видимо, был потрясен случившимся, но ничего не понимал.

Шарлотта не знала, что скажет им, как сможет спасти ситуацию, поэтому действовала интуитивно, забыв о разуме. Она, не раздумывая, бросилась к Фанни. Та повернула к ней свое побледневшее лицо, и Шарлотта увидела полные отчаяния и боли глаза.

— Простите, — прошептала девушка, — я злоупотребила вашим гостеприимством.

— Я не затем здесь, — перебила ее Шарлотта, как бы отмахиваясь. — Я ничего не понимаю, но вижу, что вы в ужасном состоянии, и я хочу вам помочь…

— Вы не можете. И никто не может мне помочь. Пожалуйста, позвольте мне уйти, прежде чем здесь кто-нибудь появится, особенно… — Она не нашла в себе силы произнести имя Герберта, но Шарлотта все поняла.

— Конечно, — сдалась она. — Но прошу вас, разрешите мне встретиться с вами, чтобы мы могли поговорить наедине.

— Вы не в силах мне помочь, прошу вас, оставьте меня. — В голосе Фанни было отчаяние. Ее страшило возможное появление Фитцгерберта или, что еще хуже, Оделии.

— Завтра, — не отступала Шарлотта. — В парке у Роттен-роу.

— У меня нет лошади.

— И у меня тоже. Но будьте там непременно.

— Это бесполезно. Вы ничем не можете мне помочь.

— Будьте там. В девять утра, — настаивала Шарлотта. — Или я сама найду вас, а я знаю, где вас искать. — Шарлотта говорила неправду, ей пришлось бы спрашивать адрес у Питта.

— Вы ничем… — начала было снова Фанни, как вдруг к ним приблизился Джеймс Хиллард, который, казалось, уже пришел в себя и решил не позволить никому принуждать к чему-либо его сестру.

— Миссис Питт… — начал он довольно резко.

— Хорошо, — быстро согласилась Фанни. — Завтра. — Она повернулась к брату. — Спасибо, Джеймс. Пожалуйста, отвези меня домой.

Из гостиной снова доносились звуки рояля. Все расселись по местам, но под внешним спокойствием продолжали кипеть страсти, произносились слова, передавались скандальные новости. Завтра утром будут лихорадочно перелистываться страницы утренних новостей, зазвонят телефоны, у кого они есть, и с приятным чувством превосходства над теми, кто лишен такого быстрого и удобного способа, люди будут узнавать первыми самые пикантные подробности всего случившегося.

— Что она сказала? — спросила Эмили, садясь рядом с Шарлоттой.

— Ничего, — ответила та. — Я встречаюсь с ней завтра.

— Это ужасно, — сокрушалась Эмили. — Я так привязалась к ней и надеялась, что Фитц женится на ней, несмотря на то что он соперник Джека. Знаю, я непоследовательна, но просто Фитц мне нравится.

— Здесь нет непоследовательности, — успокоила ее Шарлотта со странным предчувствием. — Как бы тебе ни нравились Фитц и Фанни, твоей главной любовью и заботой является Джек и вера в то, что из него получится отличный член парламента. Если Фитц бросит Оделию ради Фанни, даже если у нее окажется безупречная репутация, это станет всего лишь еще одной его ошибкой в череде прочих, уменьшающих его шансы на выборах. — Шарлотта увидела испуганный взгляд Эмили, но решила договорить все до конца. — Я ни на минуту не допускаю, что ты можешь сделать так, чтобы такое случилось, но не говори мне, что будешь сожалеть, если Фитц сам себе испортит карьеру.

Эмили была явно смущена.

— Разумеется, я не собираюсь его к этому подталкивать, — защищалась она, но в ее голосе не было и тени благородного гнева. — Если мне хочется помочь Фитцу и Фанни, то это только потому, что я знаю: брак по любви гораздо важнее политической карьеры. Право, Шарлотта, я не такая уж сводня, какой ты меня хочешь представить.

Шарлотта улыбнулась, но слов своих назад не взяла. Повернувшись, она стала слушать музыку.

Утро выдалось ясное, свежее, но с ветерком, и Шарлотта была рада, что захватила легкую накидку. Она направилась в южную часть Роттен-роу, где среди деревьев парка от памятника принцу Альберту до Гайд-парк-корнер протянулась мягкая грунтовая аллея. Здесь дамы высшего света, как с репутацией, так и без оной, занимались верховой ездой, демонстрируя умение держаться в седле, свои наряды амазонок и личное обаяние.

Пока Шарлотта ждала, мимо проехала группа наездниц в зауженных в талии жакетах, с эмблемами клуба на высоких воротниках — серебряные булавки с лошадиными головами, охотничьими горнами и стременами. У них были длинные перчатки и хлысты с резными ручками, тоже украшенными эмблемами, которые поблескивали, когда на них падал лучик утреннего солнца.

Две группы тронулись легким галопом навстречу друг другу. Поравнявшись, лидеры, переложив вожжи из одной руки в другую, приветствовали друг друга прикосновением рук, что было непросто при езде, но кое-кто даже успевал потрепать по холке лошадь другого.

Шарлотта, наблюдая эту сцену, улыбнулась и пошла побыстрее, чтобы согреться.