Со стороны вряд ли было заметно, что его жизнь внутри разломалась на множество винтиков и гаечек, которые периодически выкатывались из него и терялись в хаосе мироздания, и никто и никогда уже не сможет вернуть его в прежнее состояние без всех этих креплений. Да, пришлось извиниться за истерику на свадьбе, но у какой невесты не сдавали нервы на торжестве? У него было множество причин радоваться своим новым статусам, своим новым достижениям. К тому же, как они с Майклом и договаривались, вскоре после свадьбы они пошли в клинику репродукции и подписали контракт на создание новой жизни от его семени. Он надеялся, что новые отцовские обязанности и чувство ответственности за крохотную жизнь помогут ему быстрее принять свою реальность. Он больше не хотел мечтать, он больше не хотел гнаться за идеалами, он больше не хотел испытывать неземную любовь, потому что всё это оказалось иллюзиями, венецианской маской прокажённого инвалида. Сосредоточенность на простой жизни поможет ему заполнить пустоту, которую оставил в нём Райан, которая разрасталась в нём с бешеной скоростью, как раковые клетки, пока он силой воли не заставлял её хотя бы на время остановиться. И останавливал момент и просто жил, жил, жил, только куда делось буйство красок?

Он знал, что на одной силе воли не уедешь далеко, поэтому решил устраивать себе испытания, чтобы укрепить свою решимость жить счастливо без влияния Райана. Это было непросто. Он решил проигнорировать открытие нового выставочного зала Райана Смита, потому что он не мог сейчас его видеть, раны ещё не зажили, чтобы искушать судьбу или заставлять себя испытать вновь те страдания, то чувство утраты, как будто его навеки изгнали из райского сада. И вроде бы ты адаптировался к настоящей жизни, к своей реальности, только чувство тоски и воспоминания о блаженных днях давят на тебя и не позволяют насладиться своим настоящим. Он знал, что время лечит, и надеялся на то, что эта фраза так популярна не с бухты-барахты. Но он понимал, что где-то в его душе ещё теплилась некая вера, и что он может ещё всё исправить и вновь позволить Райану стать его смыслом, его марионеткой, его билетом в вечность, поэтому лучше было себя обезопасить.

И за несколько дней до открытия выставки он улетел в командировку в Париж, дел там всегда было много, приближались очередные показы. Майкл полетел с ним, и там они, наконец-то, смогли снять себе маленький замок на Лазурном берегу и насладиться своим медовым месяцем. Конечно, не месяцем, но Джулиан уже заскучал после первой недели, ему не хватало динамики своей бешеной рабочей жизни, он скучал по Нью-Йорку, по званым ужинам, по музейным вечерам, по вечерним прогулкам под защитой небоскрёбов. Но ведь главное было, что в день открытия выставки он был далеко от Нью-Йорка, он выдержал первое испытание, и очень надеялся, что следующие пройдут столь же гладко.

Они игнорировали друг друга с Райаном максимально в этот период, Райан никак не прокомментировал его отсутствие на открытии экспозиции, но Джулиан и не извинился, что не придёт, хотя официальное приглашение им с Майклом уже давно было выслано (а ведь их столик мог достаться другим, желающим попасть на это изысканное мероприятие). И по возвращению в Нью-Йорк, Джулиан делал всё возможное, чтобы им лично не пересекаться. Благо, Райан почти не появлялся в офисе своего дома мод, так как был занят работой в своей галерее. Он чувствовал, что Райан считает, что первый шаг к примирению должен сделать он, но Джулиан зарёкся плясать под дудку Райана, и от того их осязаемое молчание затягивалось. Он понятия не имел, думает ли о нём Райан, и если да, то в таком же негативном ключе? Его не должно было это волновать, тот период жизни с Райаном и так затянулся, он был на новом этапе, обратного пути не было.

Но он так и не научился искренне улыбаться и испытывать миллионы ощущений одновременно, он больше не излучал тот бешеный свет энергии, она вся теперь концентрировалась в нём самом, но не позволяла себе выбраться наружу, маринуя только его одного. Всё в его жизни было по-прежнему, столько побед за один год он никогда ещё не накапливал, и вот, наконец-то, освобождение, он был независим, он строил свою жизнь так, как сам этого желал, он больше не слушался тех, кто пытался жить за него. Но почему тогда его жизненная энергия, которая так раздражала своим буйством красок Райана, теперь увяла и посерела? Где он потерял свою лёгкость и прозрачность? Да даже его суетливая хаотичность раньше озаряла его жизнь, и жизни его близких всеми цветами радуги, затапливая в вырвиглазных вспышках неугомонного бесчинства, сейчас же его невозмутимая сдержанность показывала лишь скучную и заурядную зрелость. А ведь он всегда умел воспринимать этот мир с детским энтузиазмом, и никогда ему не надоедало творить что-то новое, покорять высочайшие вершины и при этом испытывать ураган ярчайших ощущений. Неужели этот момент настал, и он просто повзрослел? Неужели он теперь будет таким всегда? Неужели он никогда больше не сможет быть частью этого мира, а не просто наблюдателем?

А потом на него накатывало такое сожаление, что он ненавидел себя, что даже утратил возможность рыдать, в этой прострации сильные эмоции не позволяли вырваться наружу. И он сидел тогда дома возле своего любимого зеркала в ночной тиши и проклинал свою жалкую жизнь и ненавидел своё старение. Да, он уже не был тем вечно юным 25-летним парнем, который покорял все вершины. Перед ним сидел зрелый мужчина, который только сейчас понял, что груз жизни лежит на его плечах, и поскольку он никогда не ощущал этой тяжести раньше, сейчас это просто валило его с ног и заставляло усомниться в том, что жизнь – это дар. Ответственности станут ещё больше, сожаления будут пилить его, а его увядающая красота станет очередным напоминанием, что цена жизни – смерть. Почему ещё каких-то пару месяцев назад его красота была благословением? Куда она вообще делась, кто этот мужчина средних лет, вздыхающий перед зеркалом? Чёрт, он не был избранным, он не был особенным, он не был красивым, да у него даже личности не было! К 35 годам было уже поздно создавать себе индивидуальность, он был обречён на жалкое существование бессмысленного мира клонов.

Но почему, когда он сливался со своей мраморной скульптурой, чувство совершенства становилось не только мифом, оно становилось его реальностью? Он