В кремлевской квартире, которую двумя годами раньше ему пожаловал Сталин (в Кавалерийском корпусе, бывшие апартаменты расстрелянного Енукидзе), жили уже другие. Ему оставили запасную, в жилом доме чекистов, где совсем недавно арестовали Ягоду: улица Мархлевского, дом 9, квартира 2 — на первом этаже. Тут и взяли Агранова.

Он отлично знал, что его ждет, к неизбежному заранее приготовился, сопротивляться не стал, подписал без единого возражения все, что подготовили более удачливые (на время, на время…) Лубянские мастера. Пуля палача оборвет его жизнь лишь через год — 1 августа 1938 года. Валентина Агранова переживет своего мужа меньше чем на четыре недели: 26 августа расстреляют и ее.

Если Примакова Лиля вырвала из сердца сразу и окончательно, то Агранову, похоже, хоть какое-то местечко все же осталось. Десятилетия спустя, затри годадо смерти, она все еще убеждала Соломона Волкова, что лишь «потом (то есть много позже гибели Маяковского, в середине тридцатых годов. — А. В.) они (Агранов, Горожанин и прочие. — А. В.) стали негодяями. Вероятно, их сделали негодяями». Забыла (не хотела помнить? не знала?) ни про Гумилева, ни про кронштадтцев, ни про «Промпартию», ни про Чаянова, ни про Кондратьева — про все дела (эти и еще десятки других), где «милый Яня» оставил кровавый свой след?..

С интервалом в один месяц — в марте — апреле тридцать седьмого — были арестованы и почти сразу же, Даже без комедии суда, казнены Захар Волович и Моисей Горб: оба приятели Маяковского и, соответственно, Лили, очень видные в тридцатые годы чекистские шишки. Таким образом, любая связь с Лубянкой и ее шефами, любая работа на нее (даже если она и имела место) под началом Агранова и его уничтоженных сослуживцев становились не плюсом, а жестоким минусом в биографии. Зловещим и фатальным штрихом.

Из баловня судьбы Лиля в одночасье превратилась в изгоя. Лиля «до» 1937-го и Лиля «после» — это, как ни крути, две разные Лили. Частичный и призрачный ренессанс наступит позднее…

Чтобы избежать неминуемого ареста, покончил с собой Иосиф Адамович, член ЦИК СССР, не раз выручавший Лилю и всегда готовый прийти на помощь. Сразу же вслед за этим арестовали его жену Софью Шамардину — ту самую «Сонку»: ей предстоит провести в ГУЛАГе семнадцать лет.

В качестве японского шпиона летом тридцать седьмого был арестован и 25 ноября того же года расстрелян Александр Краснощеков, продолжавший оставаться Лилиным другом, но к тому времени уже снова женатый на давней своей знакомой Донне Груз. Арестовали и ее, но Донна выжила в лагере, дождавшись хрущевской оттепели и реабилитации — своей и мужа. Дочь Краснощекова от первого брака, Луэллу, Лиля бесстрашно приютила у себя.

Другим японским шпионом (к тому же еще и германским!) оказался близкий соратник Маяковского по ЛЕФу и РЕФу, Лилин друг Сергей Третьяков, популярный драматург, публицист, переводчик с немецкого, вошедший в биографию Бертольта Брехта и других левых деятелей культуры дофашистской Германии, где он был широко известен. «Следствие» по его «делу» почему-то задержится (скорее всего, вытягивали его многочисленные связи, которыми он оброс, «попутно» выполняя в Китае задания ГРУ), и его казнят только в тридцать девятом.

Тогда же отправятся в Лубянские пыточные казематы еще более близкие Михаил Кольцов и Всеволод Мейерхольд, которые погибнут в один и тот же день: 2 февраля 1940 года. От Бабеля будут требовать признаний, что он был «в заговорщической связке» с высшими военными чинами, прежде всего с Примаковым, — наряду с многим прочим следователей Кулешова и Серикова интересовало, какое место в этой связке отводилось и Лиле Брик. По словам Бабеля, казненного за неделю до Кольцова и Мейерхольда, Лиле не отводилось никакого, но про гибель Маяковского он сказал то, что думал на самом деле: «Самоубийство Маяковского мы (видимо, «заговорщики». — А. В.) объясняли как вывод поэта о невозможности работать в советских условиях».

Из далекого Фрунзе — столицы Киргизии — пришло известие об аресте Юсупа Абдрахманова: его, естественно, тоже казнят.

Несколько позже других, когда волна террора как будто пойдет на убыль, отправится все же в ГУЛАГ однажды его избежавший и уже расставшийся к тому времени с Ахматовой теоретик искусства, бывший красный комиссар Николай Пунин, некогда влюбленный в Лилю и всегда остававшийся ее другом.

Из двадцати семи человек, подписавших некролог Маяковского в «Правде», расстреляно будет одиннадцать: по тогдашним временам еще не самый худший процент…

Лилю, несомненно, ждала та же участь. Раньше об этом можно было говорить лишь на уровне версий, хотя и вполне достоверных. Теперь этому есть документальные подтверждения, притом не только приведенный выше вопрос, заданный Бабелю на Лубянке.

В апреле 1937 года был арестован правдинский журналист Абрам Аграновский, от которого домогались признаний в подготовке покушения на Сталина — ни больше ни меньше… Аграновский обвинение отвергал, и тогда, чтобы его «уличить», к делу были приобщены показания более покладистых арестованных. Они составили такой список заговорщиков-террористов, который им продиктовали лубянские следователи. В него были включены, среди многих других, «комкор Виталий Примаков с женой Лилей Брик, писатели Алексей Толстой и Илья Эренбург». К этому протоколу была приложена «справка», подписанная следователем Дзерговским: «Примаков арестован, Брик, Толстой, Эренбург проверяются». Проверка эта для всех троих окончилась благополучно, — такое исключение из правил выпало на долю немногих.

Имя Лили встречается в том же контексте и в делах других обреченных. В деле арестованного за «троцкизм и шпионаж» видного германского коммуниста-функционера Эрнста Отвальда, писателя и журналиста, друга Бертольта Брехта (он разделил трагическую судьбу тысяч западноевропейских коммунистов, искавших убежище в СССР), содержится его допрос о какой-то (мифической, разумеется) контрреволюционной организации «Фрейкор», якобы пропагандировавшей троцкизм и занимавшейся диверсионно-террористической деятельностью на территории Советского Союза. Перечисляя наиболее видных членов этой «организации», следователь, пользуясь «материалами, которыми мы располагаем» (то есть инструкциями, полученными от начальства), требовал, чтобы Отвальд подробно рассказал о «связях с Примаковым и его женой Брик».

Допрос этот велся в июле 1941 года — значит, по крайней мере пять лет (на самом деле, разумеется, больше) над Лилей висел отнюдь не картонный дамоклов меч.

С учетом реальной обстановки и условий, существовавших тогда в стране, с учетом документальных данных, содержащихся в архивных документах, можно с уверенностью сказать, что Лиля была обречена еще в тридцать шестом, может быть, в тридцать седьмом. Но резолюция Сталина на ее письме служила охранной грамотой. Близкая подруга Лили Рита Райт, а вслед за ней историк Рой Медведев утверждают, опираясь на слухи, будто