династии тайно продолжали помнить и чтить не только в домах неприкасаемых и шудр, но даже в поместьях многих вайшьев, а кое-где и во дворцах родовитых брахманов и кшатриев. А если историю невероятного спасения из плена черной звезды украсить еще и байкой о реинкарнации, можно сохранить статус обретшего надежду жениха-однолюба, в качестве бонуса получив молодое, желанное тело.

Единственное, что в голове не укладывалось: каким образом серьезный ученый, чьи заслуги в области молекулярной биологии никто не собирался отрицать, словно безграмотный дикарь из травяных лесов Васуки, мог вести разговоры о тотемных предках и духах-прародителях.

— То есть ты хочешь сказать, что глава научного отдела считал особенности твоего организма не мутацией, а знаком предков? — осторожно спросил Пабло, рассеянно наблюдая, как в такт дыханию под водой трепещут жабры Кристин.

— Я же говорила, он опасный сумасшедший, — потупилась девушка, теснее прижимаясь к любимому.

Пабло в такие моменты не хотелось думать ни о чем, а полностью отдаться на волю ощущений, купаясь в нежности, как в игристом вине. Но он помнил, как почти на его глазах обратились Нага и доктор Дриведи, и слышал, как Эркюль и Шварценберг называли кошаком юного княжича с Васуки.

Кристин словно отгадала ход его мыслей, сочтя возможным пояснить.

— По легенде раджи Сансары ведут свой род от великого судьи и хозяина вод Варуны, которого земляне изображают верхом на морском чудовище Макаре, — начала она, умчавшись мыслями в те времена, когда ее мать вместо сказок перед сном рассказывала историю семьи.

— Макара — это водяной дракон, похожий на крокодила, дельфина и акулу?

Пабло указал на сережку Кристин, выполненную в виде морского дива, изображенного на гербе династии Сансары.

— Народы Альянса верят, что Макара не вахана, а одно из древних воплощений Варуны, — по-прежнему отстраненно пояснила Кристин. — Поэтому тотемом раджей считают кархародона или китовую акулу. По верованиям асуров, последний в роду должен принять облик тотема. А жабры у меня появились, когда умерла Вторая Савитри.

Кристин продолжала улыбаться, но Пабло казалось: еще немного — и она растает прямо в его руках, сделавшись пеной морской. И он понятия не имел, как ее на этой грани удержать.

Он знал, что в его объятьях любимая забывает о недугах и страхах и грезит о сияющих тропических лагунах, тенистых рощах и пышных садах. Мечтает об уютном доме на побережье, приятных прогулках по красивым городам. Надеется ощутить на коже живительное тепло солнечных лучей, мягкое прикосновение ласковых капель дождя и пушистых хлопьев снега, попробовать плоды, выращенные при естественном освещении.

Однако стоило ей погрузиться в объятия сна, как ее снедали кошмары: единственной средой обитания для нее становилась холодная мрачная пучина океанских вод. Ее руки преображались в костистые плавники, ноги срастались мощным хвостом, рот разверзался огромной пастью с тремя рядами острых зубов, а глазам почти не требовалось света. Она видела лишь смутные очертания предметов, но усилившееся обоняние хищника могло с расстояния нескольких десятков километров учуять каплю крови, растворенную в соленой влаге. Ее жабры, добывая кислород, перекачивали тонны воды, а ее тело превращалось в стремительный живой снаряд, способный погружаться до абиссальных глубин и преодолевать за один переход расстояние от одного океанского побережья до другого.

Вот только в какой-то миг могучая хищница понимала, что заключена в тесный резервуар бассейна на планете, где лишь тьма и холод и нет воздуха и воды, а единственное место, где теплится жизнь, по воле властолюбивого безумца может разрушиться пустым миражом.

Пабло любимую как мог успокаивал, рассказывал о красотах Сербелианы и Земли, манил прелестями курортного Паралайза. Однако его собственную душу при этом сжимали ледяные щупальца тревоги.

Нет, он не боялся возможных козней спецслужб Альянса, хотя и понимал, что правнучку знаменитого мятежника и последнюю представительницу династии вряд ли оставят в покое. Возможно, им с Кристин придется скрываться, жить под чужими именами, изменять внешность и биометрию, как он уже почти привык в прежние годы, или даже бороться за престол. Он не исключал, что в Совете Содружества появление принцессы с земными корнями сочтут добрым знаком и залогом грядущего примирения с Альянсом и даже объявят знаменем революции, возродив к жизни идеи Арвинда Вармы.

Вот только все эти возможные опасности и потрясения под небом тройной звезды представлялись далеким, почти несбыточным сном: надежда, которую все они связывали с «Эсперансой», оказалась ложной, а та, что пришла на ее смену, имела черные паруса и улыбалась костлявым оскалом Веселого Роджера.

— Эти безрукие бездари загубили мой проект, — вынес неутешительный вердикт Маркус Левенталь, едва они поднялись на борт и провели осмотр двигателей. — Я это понял еще в городе, когда увидел техническую документацию, но все же надеялся, что это просто намеренная ошибка, вызванная скрытным нравом нашего дорогого профессора. Теперь я убедился, что на верхних уровнях грамотных инженеров не осталось, а талантов молекулярного биолога и интригана оказалось недостаточно, чтобы понять мои чертежи. Двадцать лет, потраченных на создание полноценного варп-двигателя[18], который мог бы не только использовать свойства модифицированной гравитации и динамического поля с меняющимися характеристиками, но и самому искривлять пространство, продуцируя и распределяя темную энергию, — полярному лису под хвост!

Он с нескрываемой болью глянул на притихших товарищей и дочь.

Бедный конструктор сейчас напоминал человека, возвращающегося в недавно отвоеванный дом, к оскверненному очагу и алтарю, в храм, превращенный в овощехранилище. Пабло это и сам прошел, посетив родной Ванкувер вскоре после окончания оккупации. Понятно, что от их дома, разрушенного во время бомбежек, не осталось и следа, но даже пригороды нового Гавра и коттеджные поселки Новонормандского побережья, где не шли бои, выглядели иначе, а улицы заново отстроенной колонистами Альянса столицы и вовсе казались чужими. Только Трубеж, который на картах змееносцев назывался Гангом, величаво нес свои воды в сторону океана. Под сводами секвой и алых кленов прогуливались шерстистые носороги и мегалоцеросы, а в зарослях цветущего папоротника созревала желтовика.

И все же Пабло было в какой-то мере легче. Конечно, он родился и вырос на Ванкувере, получил боевое крещение, пройдя через горнило войны и самоубийственного освобождения заложников в Новом Гавре. Но все-таки дом, в котором он хотел бы провести вместе со своей семьей остаток дней, появился у него только на Сербелиане, да и тот оставался просто удобной гаванью, но не выношенным в муках и выпестованным бессонными ночами родным детищем.

Для Левенталя «Эсперанса» стала не просто кораблем, полностью изменившим его жизнь. Он вложил в проект переоборудования годы труда и частичку своей души, совершив фактически невозможное: он превратил скорбный склеп обреченных