О состоянии Клер выводов делать не спешили и силой держали Леверна на расстоянии. Долгие ночи лекари не позволяли заходить в комнату, где пытались спасти девочку. За жизнь людей, которые стали для Леверна всем миром, не мог поручиться ни один из приведенных им лекарей, сколько бы золота он им ни пообещал, как бы ни грозился отнять их жизни.

Будущему рыцарю уже грозило безумие из-за нескольких дней ожидания, и он был готов пройти все царство жестоких Тенебрис на коленях, лишь бы вымолить у них шанс на спасение друзей, раз Санкти пропускали его молитвы мимо ушей. И подобный шанс появился, когда Леверн вспомнил, что его фамилия – не пустой звук для человека, которого редко можно встретить в наши дни. Флоресы в свое время хорошо потрудились на благо королевства и с тех пор вправе были потребовать от самого сильного мага этих дней любую услугу, какой бы сложной она ни была. Подобную вольность маги позволяли один раз на поколение отпрысков древнего рода, но Леверн, спеша навстречу со спасителем, отлично знал, что никто еще такой возможностью не воспользовался.

Леверн был готов верить в магию до конца своих дней, наблюдая, как исчезают раны на теле Клер, как кожа, лохмотьями свисавшая с ног, заживает прямо на глазах, а лицо приобретает здоровый румянец. Юноша, склонившись в низком поклоне, предлагал в знак благодарности старцу, который не снимал потертый плащ даже в душной комнате, что угодно, но тот отказался от любой предложенной награды.

– Раны не пройдут бесследно, – предупредил маг, смотря, как спокойно дышит Альвах, немного ворочаясь во сне. Они остались вчетвером в маленькой комнате, освещаемой полной луной. Указывая на спящего юношу, он пояснил: – Ему придется платить. Я не знаю, что с ним, – признался старец. – Я исцелил тело, вернул язык, но вместе с голосом к нему вернется боль, намного сильнее той, что он испытал. Она не уйдет, будет приходить все чаще и чаще, и однажды сведет его с ума. Боль не вернется, если я заберу его голос, но тогда мальчик больше не произнесет ни звука. Реши, что мне отнять, а что оставить.

– А с Клер? – Леверн скрестил пальцы, впервые ощутив тяжесть, никогда ему не знакомую. Он не хотел решать. Не хотел, чтобы за его ошибки платили другие. Но никто не спрашивал о его желаниях, и теперь жизни родных, с таким трудом отвоеванные у смерти, требуют еще лишений.

– Я забрал и боль, и шрамы, это несложно. Но забрать память мне не под силу. Что они чувствовали, что пережили, останется с ними навсегда

Маг окинул взглядом спящих. Он узнал людей, встречу с которыми однажды напророчил ему собрат. Брат и сестра, которые перешли дорогу одной семье с древним именем. Один ее сын бросил их в бурю; другой же, имя которому дало солнце, оказался спасением. Вещие слова до сих пор звучали эхом. Старец знал дальнейшую судьбу тех, кого спас, но не собирался говорить о ней кому-либо.

Он поднялся со стула с несвойственной его возрасту прытью и, сжав морщинистой рукой плечо Леверна, сказал:

– Ты сохранил жизни – этот поступок не пройдет бесследно. Не кори себя, а радуйся возможности изменить их судьбы. Они в твоих руках, потому воспользуйся шансом разумно. И реши наконец.

Леверн посмотрел на старца и нашел ответ. Отныне он знал, что ему делать.

* * *

– За услуги маг потребовал свою цену, которая стала для меня непредвиденным обстоятельством.

– Что может понадобиться человеку, который ранее от всего отказался? – опасливо спросила Фелиция.

– Что может быть нужно человеку, который из-за своего дара навеки обречен прятаться? – Едкий, полный желчи голос Леверна наполнил коридор. Альвах сжал зубы, жалея, что не может уйти, ведь за этой дверью была его сестра и он обязан убедиться, что она пришла в себя.

– Он попросил избавить его от одиночества. Ему было все равно, кто согласится пойти с ним, – маг хотел взять с собой человека, который до конца своей жизни будет сопровождать его.

Леверн дернулся, пряча лицо в руках.

– Я согласился. Я был согласен на что угодно, даже отдать свою жизнь. Но отец был против, – Леверн с трудом договорил последние слова, и Фелиция поняла, что ее брат сдерживает слезы. – Он сказал, что мы – его дети и он заплатит. Мой настоящий отец, жаль, что не по крови, не хотел и слушать о моей вине – я был его сыном, пусть и не похожим на него, и он без сожалений ушел с магом, зная, что мы будем жить.

Леверн поднял красные глаза на Альваха, в который раз моля о прощении. Но Альвах, вопреки всем домыслам Леверна, никогда его не винил. Но если ему нужно прощение, то он готов дать его еще раз – названному брату от этого легче, пусть будет так.

Фелиция, утирая рукой слезы, поняла, что это конец.

После всего этого Леверн навсегда покинул отчий дом, отказавшись от фамилии Флоресов. Он бежал, гонимый желанием стать другим – сильным человеком, способным защитить близких ему людей. Его любовь к Алю и Клер повлияла на них так, как не влияет ни одно событие в мире, и они приняли его, навсегда связав свои судьбы. Фелиция не представляла, кем нужно быть, чтобы разорвать их круг, ведь даже Маркусу не удалось оторвать от них брата.

Дверь неожиданно скрипнула. Фелиция, оторвав дрожащие руки от коленей, подняла опухшие глаза и тут же встала. За дверью, кутаясь в плед, стояла бледная Клер и смотрела на присутствующих туманным взглядом. Увидев Леверна у дальней стены, она попыталась было закрыть дверь, но Альвах, находившийся ближе всех к сестре, придержал ее и протиснулся в комнату. Взволнованные объятия брата длились не дольше секунды – Клер приходила в себя, и вместе с этим тело сковывал ужас. Альвах, ощутив облегчение и устало прикрыв глаза, поцеловал сестру в лоб. Они пережили и этот приступ. «Последний», – пообещал себе он, вглядываясь в бледное лицо Клер.

Фелиция, погладив притихшего Леверна, поднялась, неловко пробормотала «пойдем» и увлекла за собой Альваха, напоследок сообщив, что они пойдут за лекарем. Она видела, что Леверн не успокоился и его эмоции не утихли спустя часы, которые они провели за беседой. Только очнувшаяся девушка могла помочь ему справиться с ними.

В одиночестве Клер стояла недолго. Леверн, поднявшись с пола, одним шагом пересек коридор, зашел в комнату и резко захлопнул дверь. Клер едва могла разглядеть своего друга – единственный огарок свечи, доживавший свои последние минуты, не мог разогнать окутавшую комнату темноту.

– Ты… – Леверн запнулся, и, прокашлявшись, посмотрел на нее.

По телу Клер пробежала крупная дрожь. Ей стоило умереть хотя бы ради того, чтобы не видеть вины, мучавшей друга по ее милости.

– Тебе так претит жизнь? – голос мужчины скрипел, словно он кричал долгое время. Леверн обвинял ее, с трудом удерживая себя на месте. – Я могу ее забрать. Если хочешь умереть, я буду тем, кто убьет тебя, и даже Аль не помешает мне. Только скажи. – Он дрожал, и в глазах его горела решимость, ведомая безумием. – Давай же, ну! Скажи хоть что-то! Что? Что мне делать?!

Клер сильнее прижала к себе край пледа. Она забыла, что не одна, а потому подвела к черте не только себя – впереди нее, балансируя на краю, пытался удержаться рыцарь, надеясь заслонить ее от бед. Стыд жег ее изнутри.