— Осторожно, колючки, — окликнула я его, заметив, что он идет в сторону, где со мной уже приключилось несчастье.

Джейми послушно сменил направление и принялся бродить туда-сюда по поляне, в раздумье склонив голову. Наконец он вернулся и замер передо мной.

— Я не могу жить здесь в одиночку, ты права. Но зачем мне ехать за переселенцами в Шотландию?

— А куда еще?

— Мои люди… те, кто был со мной в Ардсмуре, — ответил Джейми, — уже здесь.

— Ты ведь понятия не имеешь, где именно, — возразила я. — Да и вообще, они переселились давным-давно! С какой стати им сниматься с насиженного места и идти за тобой на край земли?

Джейми криво усмехнулся.

— Ты же пошла, саксоночка.

Я глубоко вздохнула. Страх, который терзал мое сердце последние несколько недель, слегка отступил. Однако теперь в моих мыслях появилось пространство для размышлений об ужасных сложностях пути, на который намеревался встать Джейми. Разыскать людей, разбросанных по трем колониям, уговорить их присоединиться — и одновременно найти немало денег, чтобы расчистить землю и взрастить поля. Не говоря уже о том, сколько усилий придется вложить, дабы вырвать у дикой, первозданной природы хоть клочок земли…

— Я что-нибудь придумаю, — едва заметно улыбнулся Джейми, завидев тень сомнения на моем лице. — Как всегда, так?

Я резко выдохнула.

— Так, — согласилась я. — Джейми… ты уверен? Твоя тетушка Иокаста…

Джейми лишь отмахнулся:

— Нет. Никогда.

Я по-прежнему колебалась, чувствуя себя виноватой.

— Ты ведь не… не из-за меня? Из-за моих слов о рабах?

— Нет. — Джейми помолчал. Я заметила, как у него дрогнули искривленные пальцы на правой руке. — Я уже был рабом, Клэр, — тихо сказал он, опустив голову. — И не смогу жить, зная, что в мире есть человек, который ненавидит меня так же, как я ненавидел тех, кто считал себя моими хозяевами.

Я накрыла его искалеченную ладонь своей. По моим щекам заструились слезы, теплые, как летний дождь.

— Ты меня не оставишь? — наконец спросила я. — Ты не умрешь?

Джейми покачал головой и крепко сжал мою руку.

— Ты — моя смелость, а я — твоя совесть, — прошептал он. — Ты — мое сердце… а я — твое сострадание. Мы — единое целое, мы не можем быть порознь. Разве ты сама не знаешь, саксоночка?

— Знаю. — Голос дрогнул. — Поэтому мне так страшно. Я не хочу вновь стать лишь половинкой целого, я этого не вынесу.

Джейми убрал прядь с моей влажной щеки и притянул меня к себе; я чувствовала, как от каждого вздоха вздымается и опадает его грудь. Такой осязаемый, такой живой, рыжие завитки отливают золотом на обнаженной коже… И тем не менее я уже теряла его — однажды.

Он коснулся моей щеки.

— Разве ты не видишь, как мало значит смерть, когда мы вместе? — шепнул Джейми.

Мои руки сами собой сжались в кулаки. Нет, не мало!

— Все то время, когда ты меня оставила, после Каллодена… Я был мертв, разве нет?

— Я думала, ты умер. Поэтому и… ох.

Я прерывисто вздохнула. Джейми кивнул.

— Через двести лет я и подавно буду мертв, саксоночка, — криво усмехнулся он. — И не важно, что меня прикончит — индейцы, дикие звери, чума, виселица или возраст. Меня не станет.

— Да.

— А пока ты была там — в своем времени, — я был мертв, правда?

Я кивнула, не находя слов. Даже сейчас я легко вспоминала чудовищную бездну отчаяния, затянувшую меня после расставания, из которой так медленно, дюйм за дюймом, я с болью выкарабкивалась.

Джейми сорвал пучок травы и сжал в ладони.

— Дни человека — как трава, — тихо процитировал он, мягко коснувшись зеленью моих костяшек, лежавших на его груди, — как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его.

Джейми коснулся травинок губами, потом поднес к моим.

— Я был мертв, саксоночка моя… и в то же время не переставал тебя любить.

Я закрыла глаза, чувствуя, как травинки едва заметно щекочут губы.

— И я не переставала тебя любить, — прошептала я. — И никогда не перестану.

Травинки исчезли. Не открывая глаз, я ощутила, как Джейми наклонился, а затем накрыл мои губы своими, теплыми, как солнечный свет.

— Пока наши тела живы — мы одна плоть, единое целое, — шепнул Джейми.

Его пальцы касались меня — волос, лица, шеи, груди, — а я дышала его дыханием, изо всех сил прижимаясь.

— А когда мое тело умрет, с тобой останется моя душа. Клэр, клянусь своей надеждой на рай — я тебя не оставлю.

Ветер шелестел листвой каштана. В воздухе витали богатые ароматы позднего лета — сосен, травы, земляники, нагретых солнцем камней, прохладной воды… И резкий, мускусный запах мужчины, держащего меня в объятиях.

— Ничего не уходит безвозвратно и не исчезает, саксоночка. Просто меняется.

— Это первый закон термодинамики, — пробормотала я, вытирая нос.

— Нет, — твердо сказал Джейми. — Это вера.

Часть 6

Я тебя люблю

Глава 17

Домой на каникулы

Инвернесс, Шотландия,

23 декабря 1969 года

Роджер в десятый раз проверил расписание поездов и вновь принялся мерить шагами гостиную пасторского дома, слишком взволнованный, чтобы усидеть на месте. Ждать оставалось еще час.

В гостиной царил беспорядок — на всех поверхностях громоздились картонные коробки. Роджер обещал увезти все до Нового года, кроме вещиц, которые Фиона хотела оставить.

Он прошел по холлу и оказался на кухне. Заглянул в недра древнего холодильника, потом решил, что не голоден, и закрыл дверцу.

Роджер жалел, что миссис Грэхем и преподобный отец так и не встретились с Брианной. Он улыбнулся пустому кухонному столу, вспоминая, как в юности разговаривал с пожилой парой, когда был охвачен безумной — и неразделенной — страстью к дочери табачника, и спрашивал, как узнать, любишь ли ты на самом деле.

— Если ты задаешь себе такие вопросы, парень, значит, не любишь, — заверила миссис Грэхем, для убедительности постукивая ложечкой по краю миски. — И держи лапы подальше от малышки Мэвис Макдауэлл, иначе ее папаша тебя прикончит.

— Когда полюбишь, Родж, сам поймешь, — добавил преподобный, обмакивая палец в тесто. Он в шутку увернулся, когда миссис Грэхем пригрозила ему ложкой, и рассмеялся. — И действительно, поосторожней с юной Мэвис, парень. Я еще не настолько стар, чтобы стать дедом.

Они оказались правы. Он сам понял, стоило ему увидеть Брианну Рэндалл. Вот только не знал, разделяет ли она его чувства.

Ожидание было невыносимо. Роджер хлопнул по карману, проверяя ключи, потом сбежал вниз по лестнице и устремился на улицу, под противный зимний дождь, который зарядил еще утром. Говорят, холодный душ —