Я начал с фруктов, но с точки зрения самоограничения не видел особой разницы между фруктовой диетой и питанием разного рода крупами. Я понял, что по-прежнему возможно объедаться как в первом, так и во втором случае, причем во втором даже сильнее, стоит только привыкнуть к такой еде. Поэтому я стал придавать большее значение постам или приему пищи всего один раз в день по праздникам, и, если появлялась возможность таким образом покаяться, с радостью прибегал к ней.

Кроме того, я убедился, что, когда тело истощается быстрее и больше, пища доставляет более сильное удовольствие, а аппетит растет. Я понял, что пост может не только укрощать желания человека, но и подстегивать их. Многочисленные проделанные мной позже опыты, а также опыты других людей лишь подтвердили этот поразительный факт. Я стремился улучшить свое тело, приучить его к суровой дисциплине, но, поскольку отныне я стремился к самоограничению и победе над чревоугодием, я выбирал сначала один продукт, затем другой, постепенно уменьшая количество каждого. Однако желание наслаждаться вкусом пищи преследовало меня, как и прежде. Когда я исключал из своего рациона один продукт и заменял его другим, последний доставлял мне новое и большее наслаждение.

В этих экспериментах вместе со мной участвовали несколько товарищей, но в первых рядах был Герман Калленбах. Я уже писал об этом моем друге в истории сатьяграхи в Южной Африке и не стану вновь повторять написанное. Мистер Калленбах неизменно был рядом со мной во время моих постов и когда моя диета менялась. Я жил вместе с ним в его доме, когда сатьяграха достигла своего пика. Мы обсуждали изменения в питании, и каждая новая диета приносила нам больше удовольствия, чем прежняя. Беседы подобного рода в те дни мне нравились, и я не считал их неуместными. Но затем опыт подсказал мне, насколько неверно заострять внимание на наслаждении пищей. Человек должен есть не для того, чтобы удовлетворить желудок, а для того, чтобы поддерживать жизненные силы. Когда каждый орган чувств служит телу, а через тело — душе, то это неправильное наслаждение исчезает, и весь организм начинает функционировать так, как было задумано природой.

Сколько бы экспериментов ни было, их всегда недостаточно, ни одна принесенная жертва не чрезмерна для достижения идеала. Но, к сожалению, в наши дни многие выбирают противоположное течение. Мы нисколько не стыдимся, когда приносим в жертву великое множество других живых существ, чтобы усладить свое бренное тело, и стараемся продлить наслаждение на несколько мимолетных мгновений, а в результате убиваем сами себя. Причем губим и тело, и душу. В стремлении излечить одну застарелую болезнь мы порождаем сотни новых. Желая получить чувственное наслаждение, мы в конце концов утрачиваем саму способность наслаждаться. Все это происходит на наших глазах, но никто не бывает настолько слеп, как человек, который не желает ничего видеть.

Итак, я рассказал здесь о целях своих экспериментов с питанием и том ходе размышлений, который привел меня к ним, и теперь предлагаю подробнее побеседовать об этих экспериментах.

Трижды в своей жизни моя жена едва избежала смерти от серьезных заболеваний. Излечению способствовали домашние средства. Во время первой атаки ее болезни сатьяграха уже началась или вот-вот должна была начаться. У жены открылись частые и обильные кровотечения. Один из врачей, друживших с нашей семьей, предложил хирургическую операцию, на которую Кастурбай не без некоторого колебания согласилась. Поскольку жена была крайне истощена, доктору пришлось делать операцию без хлороформа. Операция прошла успешно, но жена сильно страдала, хотя и прошла через все с удивительным мужеством. Доктор и его супруга, выхаживавшая ее, уделили ей все свое внимание. Дело было в Дурбане. Врач дал мне разрешение отбыть в Йоханнесбург, сказав, что я могу не тревожиться за больную.

Однако уже через несколько дней я получил письмо, в котором сообщалось об ухудшении состояния Кастурбай. Она стала слишком слаба, чтобы даже просто сидеть в постели, а однажды потеряла сознание. Доктор знал, что не может без моего согласия давать ей вино или мясо, а потому позвонил мне в Йоханнесбург, испрашивая разрешения поить ее мясным бульоном. Я ответил, что не могу сам разрешить ему этого, но, если она способна здраво выразить свои желания, врач должен побеседовать с ней, а уже она вольна поступать по своему разумению. Доктор возразил:

— Я отказываюсь беседовать с пациенткой о ее желаниях в данном случае. Вы должны приехать сами. И если вы не позволите мне назначить ей необходимую, по моему мнению, диету, то я отказываюсь нести ответственность за жизнь вашей жены.

В тот же день я сел в поезд, следующий в Дурбан, и встретился с врачом, который спокойно сообщил мне такую новость:

— Прежде чем позвонить вам, я уже дал миссис Ганди мясного бульона.

— Но, доктор, я не могу назвать это иначе, как обманом, — сказал я.

— Ни о каком обмане не может быть и речи, когда назначаешь пациенту лекарство или диету. Более того, мы, медики, считаем порой правильным прибегать к такому невинному обману пациентов или их родственников, если на кону стоит жизнь, — решительно ответил мне врач.

Я был глубоко уязвлен, но сохранял хладнокровие. Доктор был хорошим человеком и моим другом. Я был в долгу перед ним и его женой, но не мог смириться с его врачебной этикой.

— Скажите мне, доктор, что вы предлагаете сделать сейчас? Я никогда не позволю жене есть мясо, пусть даже это приведет к ее смерти! Она станет делать это, только если сама пожелает.

— Можете продолжать философствовать, но я повторю, что, пока ваша жена лечится у меня, я должен иметь возможность давать ей все, что посчитаю нужным. Если вам это не нравится, я с сожалением попрошу вас перевезти ее в другое место. Я не смогу спокойно смотреть, как она умирает под крышей моего дома.

— Вы имеете в виду, что я должен забрать ее отсюда немедленно?

— Разве я так выразился? Мне только хотелось бы получить свободу и лечить ее по своему усмотрению. Имея такую свободу, мы с женой сделаем все, что от нас зависит, а вы сможете вернуться к делам, больше не тревожась. Но если вы не понимаете столь простых вещей, то мне придется просить вас увезти вашу жену из моего дома.

Насколько помню, со мной тогда был один из моих сыновей. Он полностью согласился со мной и тоже заявил, что его матери следует отказаться от бульона. Затем я поговорил с самой Кастурбай. Хотя она действительно оказалась слишком слаба, чтобы беседовать на эту тему, я посчитал своим печальным долгом спросить ее мнение. Я рассказал ей обо всех разногласиях между мной и доктором. Она дала мне решительный ответ:

— Я не стану есть мясной бульон. Это редкое счастье в нашем мире — родиться человеческим существом, и я скорее умру у тебя на руках, чем отравлю свое тело подобной мерзостью.

Мне пришлось даже умолять ее, сказать, что она не обязана во всем следовать моему примеру. Я рассказал ей о некоторых индусских друзьях и знакомых, не считавших зазорным употреблять вино и мясо в качестве лекарственных средств. Но она твердо стояла на своем.