— … Системе необходима ротация кадров, понимаешь? — он вопросительно взглянул на меня.

Это, не привязанное ни к чему конкретно, утверждение я готов понимать.

— Понимаю, — не то вопросительно, не то утвердительно, но во всяком случае крайне неуверенно, ответил я.

— Иногда в нашу систему попадают люди, которые не проходят всех ступеней… ступеней, которые должен пройти человек, который рассчитывает на долгую и успешную работу в области судопроизводства… Это, так называемые, чуждые… или… чужие нам люди. Понимаешь? — Раисыч последние несколько предложений говорил, расхаживая по кабинету.

— Нет, не понимаю, — честно ответил я.

Раисыч пригорюнился. Я, как мне показалось, пришёл ему на помощь, сказав:

— Радик Раисович, может, вы мне всё до конца расскажите, применительно к насущной ситуации, и тогда, скорее всего, я всё пойму.

Раисыч переварил мою фразу, закрыл на две секунды глаза, потом посмотрел в потолок и сказал:

— Петрик.

— Петрик, — эхом повторил я. — Да, Петрик…

— Да! — обрадовался Раисыч. — Петрик!

— Петрик! — тоже обрадовался я. — И что же Петрик?

Раисыч видимо расстроился из-за моей непонятливости. Он решил, что фамилия одного из судей нашего районного суда, произнесённая вслух, должна пролить мне свет на всю его глубочайшую мысль во всех подробностях, разъяснение которой он начал с далёких философских спекуляций. Сделав очередное неимоверное усилие над собой, Раисыч раздражённо проговорил:

— Петрик — чуждый нашей системе человек. Он — человек без связей, без семейных традиций, отличник, медалист, краснодипломник, стипендиат, стажировку проходил в Москве… Он, этот Петрик — не тот, кто должен здесь работать. Независимость судей — это опасное явление в нашей стране. Ты, Поль, ты патриот?!

— Несомненно, — без промедления ответил я и даже привстал с кресла.

— И я патриот, и наш шеф патриот! Мы, улым, патриоты! Патриоты не только России (нашей матушки), но и Татарстана! — указательный палец одной из рук Раисыча замер над головой. А судья Петрик — нет! Он, Петрик, он — не патриот! Он принимает самовольные решения по резонансным делам, чем ставит под удар всю вертикаль власти, всё мироздание!.. Понимаешь, Поль?!

— Да! — с восторгов воскликнул я и понял, что мне пора убираться из этого дурдома.

Я даже не хотел знать, к чему ведёт этот козёл, но не мог придумать способа соскочить с его крючка.

— Ты можешь со временем занять место Петрика, ты — умный мальчик, ты справишься, — немного успокоившись, проговорил Раисыч.

Раисыч сел и сделал вид, что глубоко задумался над происходящим. Я сидел молча и глядел на узор ковра.

— Что вы от меня хотите? — тихо спросил я.

Раисыч подскочил как от удара током.

— Вот хорошо, что ты спросил, но сначала я расскажу тебе о том, что ты получишь, если всё правильно сделаешь, — Раисыч многозначительно понизил голос в конце фразы.

Я поёрзал на кресле, — вроде как приготовился слушать.

— Эти несистемные люди не несут ничего, кроме хаоса, — Раисыч сделал паузу, видимо для того, чтобы я осмыслил сказанное. — Расшатывают основы, заложенные предыдущими поколениями.

— Так что я получу? — напомнил я Раисычу.

— Ах, да. Ты получишь восемьсот двадцать тысяч наличными! А когда твой юридический стаж станет достаточным, ты заместишь должность судьи!.. А?! Как тебе такая перспектива?

Не знаю, какую реакцию ожидал увидеть этот плут.

— И что я должен за эти блага сделать? Убить Петрика? — я рассмеялся.

Я всё ещё продолжал смеяться, когда Раисыч сказал: «Да».

— Что «да»? — спросил я, утирая слёзы умиления и жалости к этому старому козлу.

— Да. Убить Петрика, — как-то буднично произнёс Раисыч.

— Так ладно, Радик Раисович, мне пора, всё-таки сегодня выходной, — я встал и направился к двери.

— Дай угадаю, улым, у тебя сейчас в сумке лежит пакет, не так ли? — Раисыч с видом победителя уселся в председательское кресло. — А может, ты думаешь, что мы не знаем, откуда у тебя эта дорогостоящая машина? А? Ты на пару со своим папашей — аферистом ниже средней руки — развели человека, а потом кинули Команданте. Вам повезло, тут не поспоришь. Звёзды сошлись так…

Я вернулся на своё место и сел. Хорошо, что я не успел позавтракать, а то бы непременно заблевал весь палас в председательском кабинете. Мягко говоря, мне стало не по себе. Раисыч снова заговорил:

— Ты думаешь, я не знаю, что ты возишь запрещённые вещи? Сколько тебе платят, улым? А? На жизнь хватает? Водишь девчонок в киношку? Мороженое покупаешь? — его тон мне интенсивно не нравился, но пока что парировать было нечем.

Мои ноги дрожали. Мысль о том, что меня могут посадить за наркотики, слилась с мыслью о том, что мне нужно убить человека. Эти две волны, как бы, пришли из разных полушарий мозга, столкнулись в середине и пролились слезами из глаз. Мне захотелось уничтожить этого противного холёного самоуверенного татарчонка; прямо здесь, прямо сейчас. Я посмотрел на Раисыча как на кандидата в покойники. Он, видимо, сообразил, что твориться у меня в голове и сказал:

— Иди-ка сюда, улым. Глянь в окно, — сам он уже некоторое время стоял около подоконника.

Я поднялся и, пошатываясь, подошёл к окну.

— Смотри, улым, — комментировал Раисыч происходящее за стеклом. — Вон там стоит твоя машина — синяя Volvo, так?.. Вот к твоей машине подъезжает наряд милиции, вот они выходят и встают неподалёку… Вот, кстати их подкрепление на второй машине…

Я смотрел на происходящее и холодел от ужаса. Раисыч перешёл от эмпирического этапа к этапу разъяснения:

— Когда ты подойдёшь к своей машине, тот полицейский, который сейчас стоит ближе всего, спросит у тебя: «Это ваша машина?» Ты, обсираясь от страха, промямлишь: «Да, а что?» Но, этот вопрос, по сути, был задан для того, чтобы завязать разговор, а главная их цель в том, чтобы наброситься на тебя, обыскать, вытряхнуть твою сумку (с которой ты никогда не расстаёшься, и весь суд это подтвердит), изъять порошок и упечь тебя на веки вечные за решётку. А товар в тот же день вернётся в оборот, слуги народа получат свою пыль точно по расписанию. И ты не сможешь избавиться от порошка, пока идёшь вниз, потому что я тебя провожу прямо до крыльца. Так сказать, передам с рук на руки.

Я не верил происходящему. Сомнений быть не могло: эти копы пришли по мою душу, на парковке перед крыльцом больше не было других машин, воскресенье. Ещё час назад я, как и много лет подряд, привычно ругался с мамой на кухне и рыдал в подушку, а сейчас я уже центральное действующее лицо какой-то постперестроечной криминальной чепухи. Раисыч снова заговорил:

— Я ведь не