к остальной части общества? Ссылаясь на карякинскую статью, вспоминали и рассказывали, как расплодившиеся Инкогнито могли совершить над неугодным человеком любое надругательство, объявив его «врагом народа».

Своеобразным продолжением стала вторая нашумевшая статья Карякина «„Ждановская жидкость“, или Против очернительства», напечатанная в майском номере журнала «Огонек» в 1988 году. Тут уже Карякин бил наотмашь по главному соучастнику террора 1937–1938 годов Андрею Жданову, который визировал так называемые «расстрельные списки». Это он обрек блокадный Ленинград на голод, отказавшись вернуть в город эшелоны с продовольствием, которые шли в Германию в начале войны. Это он в 1946 году организовал погром Ахматовой и Зощенко. Вот тогда, как писал автор, у исстрадавшихся от него ленинградцев родилась невеселая шутка, грозившая в случае доноса немалым «сроком». Была в XIX веке так называемая «ждановская жидкость», которой заглушали, забивали трупный запах (так сделал Рогожин в романе Достоевского «Идиот»). Но Жданов кропил культуру «ждановской жидкостью», которая была смертельной, трупной и смердела, а выдавалась за идеологический нектар.

Известный в те годы пародист Александр Иванов откликнулся на эту статью Карякина такой эпиграммой:

Как не воздать ему за прыткость

Непритязательной строкой:

Смахнул он «ждановскую жидкость»

Своей карякинской строкой.

Публицистика привела его в политику

Карякин попал в политику, потому что тогда разбуженные люди хотели выдвинуть в депутаты тех, кому доверяли.

В начале февраля 1989 года в дверь нашей квартиры неожиданно позвонили. На пороге стояли два незнакомых молодых человека.

– Юрий Федорович! Мы из Фрязино. Мы создали инициативную группу по выборам на съезд народных депутатов и просим вас баллотироваться в депутаты от нас…

– Ребята, а это ваше предложение – серьезно? В смысле – есть шансы? Хотя Фрязино, конечно, не Якутск, но местный кандидат жителям наверняка будет ближе…

Ребята заговорили горячо, перебивая друг друга:

– Главное – люди вам поверят. Ведь раньше выборов не было в принципе. А теперь будут настоящие встречи с избирателями. Людям нужны не программы-словеса, им нужны честные депутаты.

Карякин задумался. Ребята правы. Личность – это уже программа. Главное, чего нам не хватает кровно, – личностей. Какие законы будут приняты, важно, но еще важнее, кто их будет выполнять. Голосовать. Делать запрос министру. Личность – это поступок в экстремальных обстоятельствах.

Он сказал тогда ребятам, а на встречах с избирателями повторил:

– Я вообще не верю в наилучшую программу, отточенную до деталей. Верю в позицию.

В общем, согласился. Началась предвыборная гонка. Сил потратил много. Ребята прекрасно работали. Но пришлось сойти с дистанции по собственному решению. Решил отдать «свой голос» в пользу Николая Травкина.

А история с Травкиным была такая. Как-то утром, довольно ранним, в марте 1988 года сидел Юра в своей клетушке на Перекопской и соображал, как бы добраться до Фрязино. Машины нет. (Я после аварии в больнице.) Ребята его тоже бесколесные. Денег нет. А надо обязательно быть на встрече с избирателями, там многое решилось. И вдруг звонок в дверь. Что за ранний гость? Открывает. Стоит молодой красивый парень с открытым лицом.

– Вы Карякин?

– Ну я.

– А я Травкин. Николай Травкин, Герой Соцтруда, может, слышали о методе Травкина в строительстве? И ваш соперник. Вот еду во Фрязино. У меня машина. Поедем вместе?

Поехали. Поговорили. И парень этот ему понравился. Прямой, открытый, видно, прочно стоит на ногах. Хочет перемен, аж руки чешутся. Послушал, как выступает. Убедительно. Люди его в Подмосковье знали. А противостоял ему кандидат от партийно-хозяйственной номенклатуры Смирнов, директор авиационного (ракетного) завода. Ну и решил Карякин помочь Травкину, не распыляя голоса тех, кто хотел сдвинуть дело с мертвой точки. Обратился к тем избирателям, что ему симпатизировали, – отдайте голоса за Травкина. И Коля победил!

Карякин же оказался избранным на Первый съезд народных депутатов от Академии наук совершенно для него неожиданно. Конечно, никакой он был не политик, просто тогда многие искали честных людей, потому что пришло переломное время.

Глава двенадцатая

Новая жизнь в ИМЭМО. Примаков

В годы перестройки директором нашего института стал Евгений Максимович Примаков (1985–1989). И это оказалось естественно и закономерно. Ворвались не просто ветры перемен, гласности, свободы дискуссии, пришли и новые формы организации нашей научной работы.

Примаков ввел так называемые «ситуационные анализы». Своего рода «мозговые атаки»: собираются лучшие специалисты по какой-то определенной и востребованной жизнью проблеме и высказывают свое мнение, без оглядки на дозволенность и недозволенность, без расшаркивания перед авторитетами. Участвовали специалисты, готовые, не оглядываясь, как было принято раньше, на «внутреннего цензора», высказываться свободно, критически и по возможности конструктивно.

Во внешнеполитической тематике сначала осторожно, а потом все более уверенно прокладывалась дорога к необходимым компромиссам. Когда ценой неимоверных усилий с нашей стороны установилось ядерное равновесие, ученые ИМЭМО предложили термин «разумная достаточность». Внутренний валовый продукт СССР был намного меньше американского, и удержать «зеркальный ответ» американской гонке вооружений было невозможно.

Примаков подталкивал сотрудников, конечно, тех, кто умел писать и кто хотел высказаться: «Давайте свои статьи, заметки в журналы, газеты. Неважно, где опубликуетесь, важно, чтобы ваши идеи, мысли стали доступны для широкого обсуждения».

За годы перестройки из ИМЭМО Примаковым было отправлено много «записок» (так назывались у нас важные теоретические документы) в правительство, ЦК, МИД, в которых отвергались старые догмы и делались конструктивные и порой весьма практические предложения. И хотя проходили они через жернова догматиков «старой гвардии» с огромным трудом, дело делалось. «Процесс пошел!» – как говорил Горбачев.

Для меня годы работы в ИМЭМО при директоре Примакове стали самыми интересными. Идеи «нового мышления», необходимости рынка, конкуренции, понимание неизбежных процессов глобализации мира, как экономической, так и политической, конкретные планы разрядки и разоружения, даже сахаровские идеи конвергенции давно были у многих из нас на уме, да и на языке. Хотя для чиновников старой системы, и партийной, и хозяйственной, идеи о неизбежной конвергенции, то есть о взаимовлиянии двух систем – социалистической и капиталистической, оказались самым неприемлемым, считались полным отступлением от марксизма-ленинизма.

* * *

Примакова и в шутку и всерьез называли в академических кругах «ракетой вертикального взлета». Действительно, карьера этого очень талантливого человека и талантливого организатора порой не поддается даже осмыслению.

Молодой парень тбилисской закваски (а грузинское сознание, грузинский кодекс чести, заметьте, – это нечто особенное) приезжает учиться в голодную послевоенную Москву. Арабское отделение Московского института востоковедения и аспирантура на экономическом факультете МГУ, работа корреспондентом в арабской редакции иновещания Гостелерадио. Уже в двадцать лет он возглавил коллектив из семидесяти человек, среди которых