я буду творить миллионы таких идиотов?» Но ведь он шире подошел к этому делу и сказал: «А Бог с ними, раз уж так, пускай бедные повеселятся немного».

Он рассмеялся.

— Вы бы не пошли со мной потанцевать? — спросил он ее.

— Куда? — спросила она.

Он махнул рукой куда-то назад. Она прислушалась. Со стороны большого жестяного, нагретого солнцем павильона доносились обрывки музыки.

— Туда, — сказал он. — Там и днем танцуют.

— Я не слишком-то хорошо танцую.

— А куда вы с Мико ходите? — спросил он.

— Да мы с Мико мало куда ходим, — сказала она. — Он ведь дома редко бывает. Я уже сама успела посмотреть массу мест. Весь город обошла, и по берегу моря побродила, и в лесу была, и на озере.

Он встал и одернул пиджак.

— Пошли, — сказал он.

Она подумала и согласилась.

— Ну ладно, — сказала она, поднимаясь.

Когда она встала, он заметил, что она ему до подбородка. Фигура у нее была тонкая, а руки и ноги длинные и округлые. В прошлый раз она показалась ему немного костлявой. Теперь этого нельзя было сказать. Он решил, что она очень привлекательна. Ему нравилась ее прямота. Такая может довести до того, что на нее и разозлишься, и поспоришь с ней, чего нельзя сказать о большинстве девушек, с которыми он был знаком. Интересно, знает ли она, что Мико в нее влюблен?

— Вам нравится Мико? — спросил он, пока они стояли у обочины тротуара, пережидая вереницу автомобилей, чтобы перейти дорогу.

— Да, — сказала она. — Мне нравится Мико. А почему вы спрашиваете? — Она посмотрела на него снизу вверх.

— А разве нельзя спросить?

— Можно, пожалуй. Будь на вашем месте кто другой, это было бы просто вопросом, — сказала она, — но когда вы задаете вопросы, я не знаю, что за ними кроется.

— За этим, по крайней мере, не кроется ничего, — сказал он и, взяв ее за локоть, повел через улицу.

Приятно было притронуться ладонью к ее прохладной обнаженной руке. Мэйв решила, что ей, пожалуй, доставляет удовольствие его прикосновение. Ладонь у него была мягкая и гладкая, без мозолей. У нее у самой руки почти совсем отошли от мозолей от легкой городской жизни.

За его вопросом не крылось ничего. Но она сказала ему больше, чем сама догадывалась. Да, ей нравится Мико. «Ей следовало бы бояться Мико, — подумал он. — Мико способен дожидаться подходящего момента хоть семьдесят лет и даже рта не раскрыть. Только слишком хороша она для Мико. Посмотреть на нее сейчас — изящно одета, уверена в себе. А что может дать ей Мико, кроме своей любви? Ничего. Нарядит в старый парусиновый передник, вроде того, что мать носит. Наденет на нее большие, неуклюжие башмаки, испортит руки содой от еженедельной стирки. Вот чем это кончится, если она сделает такую глупость».

Мэйв чувствовала легкое волнение, идя рядом с ним по тенистой аллее, уводившей в сторону от главной улицы, какое-то возбуждение, какого давно не испытывала. Он был чем-то новым после всех коммивояжеров, которые заходили в магазин и рассказывали ей, как тоскливо живется странствующим продавцам, а потом приглашали ее сходить в кино или покататься на машине.

— А сюда вас Мико когда-нибудь приводил? — спросил он, указывая на аллею, по которой они шли.

По краям аллеи росли трава и кусты боярышника со свисавшими до земли ветвями, а дальше за поворотом высокие каштаны и березы смыкались над ней сплошным сводом.

— Нет, — сказала она. — А что?

— Так уж принято. Это Аллея влюбленных, — сказал он. — Вероятно, потому и площадку для танцев устроили поблизости.

— Да неужели? — сказала она. — Нет. Мы с Мико — люди солидные. Что бы вы там о нас ни думали, а мы считаем, что нам в жизни дела и без того хватит. И вообще, лучше бы вы перестали говорить о Мико. Вы думаете, что знаете его, но вы ошибаетесь. Слишком вы увлеклись изучением самого себя.

Он чуть было не надулся, но потом передумал и рассмеялся.

Он взял ее за руку, чтобы помочь переступить через низенькую каменную ограду, окружавшую лужайку, на которой стоял павильон. Отсюда по усыпанной гравием дорожке можно было пройти напрямик. Держать ее за руку было не обязательно. Просто было приятно лишний раз прикоснуться к ней. Он почувствовал, как у него слегка напряглись мускулы рук. И когда вскоре они заскользили по гладкому полу, его охватила легкая дрожь. От ее близости, от того, что мягкая выпуклость ее груди коснулась его груди и прядь ее волос задела его по щеке, от сознания, что под тонкой тканью платья движется ее живое, теплое тело.

Мэйв танец тоже доставлял удовольствие. Главным образом ей нравилось сосредоточенно следить за тем, чтобы не сбиться, не потерять такт, вслушиваться в оглушительный рев оркестра, ловить иногда в больших зеркалах отражение странно знакомой танцующей пары, заглядывать с улыбкой ему в лицо, казавшееся на удивление юным и красивым, ей так и хотелось сказать в это лицо: «Мне хорошо сейчас».

Черные баркасы устало сворачивали к устью реки.

Глава 20

Они давно уже вышли из гавани, исходили Саунд вдоль и поперек, и бледный октябрьский день уже наполовину угас, когда Мико наконец оторвался от своих мыслей и окинул взглядом море. У него было совершенно такое же чувство, как у человека, который, очнувшись ото сна, обнаружил, что он, оказывается, в море, и удивился, как, мол, это я попал сюда и неужели я сделал то, се, пятое, десятое и сам того не заметил? Увидел отца у кормы. Тот стоял, широко расставив ноги и потягивая трубку, а у его ног извивалась не успевшая еще уснуть рыба. Отец лукаво посматривал на него. Встретившись глазами с сыном, он улыбнулся, и от уголков его глаз разбежались веселые морщинки.

— Хорош был денек! — сказал Мико.

— Был, да сплыл, — сказал Микиль.

Собственно, ничего здесь не было удивительного.

Ему о стольком нужно было подумать. Его мечты так близко подошли к грани возможного, что у него просто дух захватывало.