В те дни Великобритания пребывала на пике спада экономического роста; стоимость ее валюты снижалась, поскольку международные инвесторы избавлялись от фунта и искали более выгодные возможности в других странах. Как мы уже говорили, деньги ничем не отличаются от любого другого товара: обменный курс, или цена одной валюты по отношению к другой, определяется соотношением спроса и предложения. Поскольку спрос на фунты снизился, снизилась и стоимость фунта на валютных рынках. Британское правительство клялось «защитить фунт», не дать ему упасть ниже отметки, установленной ERM. Сорос этим обещаниям не поверил, поэтому и сделал свою большую ставку.

В распоряжении британского правительства было два инструмента для поддержания фунта в условиях давления рынка, толкавшего вниз стоимость национальной валюты: воспользоваться резервом других иностранных валют и скупить фунты, тем самым напрямую повысив спрос на них, или прибегнуть к методам в рамках денежно-кредитной политики, позволяющим повысить реальные процентные ставки, что при прочих равных условиях сделало бы британские облигации (и фунты, необходимые для их покупки) более привлекательными для глобальных инвесторов и, соответственно, привлекло бы их капиталы в британскую экономику либо как минимум удержало их от ухода с британского рынка.

Но у британцев возникли проблемы. Государство уже потратило много денег на покупку фунтов, а Банк Англии (центральный банк Великобритании) и так довольно смело рисковал, разбазаривая резервы в иностранной валюте без сколько-нибудь заметного позитивного эффекта. Повышение процентных ставок тоже не казалось правительству удачным планом действий. Состояние британской экономики оставляло желать лучшего, а повышение процентных ставок в период рецессии, как известно, только замедляет темпы экономического роста, что, безусловно, плохо для экономики и еще хуже для политики. Журнал Forbes, анализируя впоследствии стратегию Сороса, писал: «И Великобритания, и Италия [имеющая подобные проблемы], изо всех сил старающиеся повысить привлекательность своих валют, были вынуждены в этом процессе поддерживать высокие процентные ставки для привлечения иностранных инвестиционных долларов. Но это существенно ухудшало их способность стимулировать собственные “провисающие” экономики»[181].

Тогдашний премьер-министр Великобритании Джон Мейджор решительно заявлял, что его «наиважнейшая цель» – защита целевой стоимости фунта, установленная ERM; а между тем достичь ее становилось все труднее. Сорос назвал эти обещания правительства блефом. Он побился об заклад, что в конечном счете британцы откажутся от попыток защитить фунт, после чего его стоимость резко снизится. Обогатиться за один день на миллиард долларов довольно сложно[182], но суть этого механизма в целом проста: Сорос поставил огромную сумму денег на то, что фунт девальвируется, и оказался прав[183]. В так называемую «черную среду» 16 сентября 1992 года Великобритания вышла из условий соглашения ERM, и фунт тут же потерял более 10 процентов своей стоимости. Фунт потерял, а Сорос приобрел – и очень немало.

Международная экономика не отличается от внутренней. Национальные границы – это лишь политические, а не экономические демаркации. Сделки, заключаемые через национальные границы, также должны быть выгодными для всех сторон, иначе бы их никто не заключал. Покупая Toyota, вы считаете, что приобретаете хороший автомобиль по выгодной цене; а Toyota продает свой продукт, потому что это позволяет ей получить прибыль. Потоки капитала текут через границы по той же причине, по которой они текут в любом другом месте: потому что инвесторы ищут максимальную отдачу на свои инвестиции (при определенном уровне риска). Люди, компании и государства заимствуют средства за рубежом, потому что зачастую это самый дешевый способ арендовать капитал, чтобы сделать важные инвестиции или расплатиться по счетам.

Все вышесказанное может относиться не к Китаю и США, а, скажем, к Иллинойсу и Индиане. Однако, следует признать, заключать международные сделки несколько сложнее. В разных странах ходят разные национальные валюты; в них действуют разные институты, занимающиеся эмиссией денег и управлением денежной массой. ФРС может эмитировать американские доллары, но на ситуацию с мексиканским песо она повлиять не может. Вы покупаете автомобиль Toyota за доллары, а компании Toyota надо заплатить своим рабочим и менеджерам в иенах. Вот тут-то и начинается самое интересное.

Американский доллар – просто бумажка, если он не обеспечен золотом, рисом, теннисными мячиками или чем-нибудь еще, имеющим внутреннюю стоимость. С японской иеной дело обстоит точно так же – как и с евро, песо, рупией и любой другой современной валютой. Когда люди и компании начинают торговать через национальные границы, им необходимо обмениваться валютами по тому или иному курсу. А если американский доллар – просто клочок бумаги, как и японская иена, сколько таких американских бумажек надо отдать за японскую?

Курс, по которому одну валюту можно обменять на другую, называется обменным. Итак, у нас есть логическая отправная точка для оценки относительной стоимости разных валют. Японская иена имеет ценность, потому что она может быть использована для покупки любых вещей; и доллар имеет ценность по той же причине. Таким образом, в теории мы должны быть готовы обменять 1 доллар на то количество иен, или песо, или рублей, на которые можно купить примерно столько же продуктов или услуг в соответствующей стране. Если корзина товаров повседневного спроса стоит в США 25 долларов, а в России сопоставимый набор обойдется в 750 рублей, то мы можем ожидать, что 25 долларов будут стоить примерно 750 рублей, или 1 доллар будет равен примерно 30 рублям. Это теория паритета покупательной способности валют.