«Он считает, что творил для нас всех благо», – понял Николас. В словах старика не было ни лжи, ни попытки им манипулировать.

Ребенком Николас долгие годы съеживался в коридоре для слуг, отшатываясь при виде Айронвуда, когда тот шагал через дом. Словно верные солдаты, его раскачивающиеся кулаки, казалось, первыми появлялись в комнате.

В отрочестве, путешествуя с Джулианом, он видел расчетливого императора, требовавшего дань от последователей и страданий – от врагов. А теперь он увидел… обратную сторону самого себя. Предупреждение о том, что может произойти, если начать рационализировать собственные грехи, идти на сделки с совестью, обещая: «Последний раз, и больше никогда».

– Ты – мой единственный наследник, – продолжил Айронвуд. – Ты один. Я сглупил, не разглядев твой потенциал за столько лет. Мы можем начать все сначала. Я не так молод, как когда-то, и теперь столько людей хочет меня предать. Мне нужна твоя помощь в качестве защитника, в качестве глаз в тех местах, куда мне нет хода.

Я не могу убить его. София и Ли Минь были правы, вот только причина оказалась другой. Отдайся он примитивному чувству мести – это стало бы победой старика, а его бы полностью разрушило, дробя на части год за годом. Он не станет обрекать себя на такое проклятие. Не было и не могло быть ничего важнее, чем свобода от этого человека, от его ядовитых слов и его кровавого наследства. И если она подразумевала его смерть – что ж: так он, по крайней мере, избежит длинных рук старика и оставит его без наследника.

Он еще крепче сжал рукоять кинжала, пока дракон на эфесе не отпечатался на коже, делясь своей свирепостью.

– Вы так говорите, словно бы знаете, где искать астролябию.

– Знаю. Она каким-то образом попала в лапы Пражской Ведьмы, – ответил старик. – Я только вчера получил приглашение на аукцион, устраиваемый Белладонной. Нам нужно лишь подать заявку, и астролябия наша – у меня куда больше секретов, которыми можно ее соблазнить, чем у любого другого.

Слова опалили кожу Николаса, словно пожар, прожигая до мяса и костей. Пражская Ведьма, конечно. Каким же он был дураком! Знай он с самого начала, что она – прирожденная мошенница, он бы внимательнее анализировал ее слова. «Согласно последнему отчету, который я получила, один из Тернов, да, по-прежнему владеет астролябией…».

Как аккуратно сказано! Не ослепи его собственное отчаяние, он бы, возможно, и услышал, что она не договаривала. «Согласно последнему отчету». Не «сейчас».

Женщина была страшной тварью, подбиравшей и взвешивавшей слова с тщанием, с каким ювелир покупал бы особенно дорогие камни. Отвратительной, да, но и без сомнения хитрющей. Не отрави она его, он бы, пожалуй, испытывал к ней уважение – самую малость. Неудивительно, что она пережила даже правление Айронвуда. Она была тем редким черным телом, что живет тем, что заманивает свет пролететь мимо, а само питается тенями и коварством.

– Тебе нужно время все обдумать, я понимаю, – добавил Айронвуд. – Но у нас его нет. Ты… Мне нужно сказать тебе кое-что, но мои слова не должны покинуть эту комнату. Я не потерплю паники в наших рядах, а у тебя, я знаю, как и у меня, преобладает логика.

Наши. В наших рядах. Разумеется, Айронвуд считал, что Николас уже дал ему свое согласие.

– Все эти годы у меня был сильный соперник в борьбе за астролябию…

– Терны, – перебил его Николас.

– О, нет. Тот, у кого нет имени, но кто жил многие поколения. Думаю, он один из первых путешественников во времени, ибо о нем нет ни единого упоминания в летописях, кроме легенд. Он разыскал другие копии астролябии и выпил их силу. Но еще и эту он получить не должен.

Николасу снова пришлось выслушать легенду об алхимике и его детях, сохраняя каменное лицо. Кольцо на пальце полыхнуло жаром.

– Но почему этот Древний так ее ищет? – наконец спросил Николас. – И почему, помимо ваших собственных целей, так важно не дать ему ею завладеть?

Айронвуд опустился на кровать, глядя в огонь.

– Существует, я уверен, магическая формула – заклинание, позволяющее высосать силу из астролябии и напитать его ею, отчего его жизнь продлевается далеко за естественные пределы. Но сама астролябия от этого разрушается: остается лишь пустая скорлупа. А этого допустить нельзя.

– Почему?

Рассказ Сайруса не противоречил объяснениям Римуса Жакаранды, но в нем был и оттенок беспокойства, заставлявший задуматься: не было ли тут замешано нечто большее? Нечто худшее.

– А потому, что если легенды, хранимые нашей семьей, верны, уничтожение астролябии не просто вернет временную шкалу к исходному варианту… оно также вернет каждого путешественника в его истинное время и навсегда запечатает все проходы.

Кинжал выпал из рук Николаса. Разум швыряло, как щепку, в буре открывающихся возможностей.

Он лжет. Он лжет, словно дышит. Ему просто нужна твоя помощь, ради нее он готов на все.

Но страх – скользкая, липкая оболочка вокруг слов Айронвуда – рисовал портрет правды, ибо каким бы Николас ни видел старика раньше, испуганным он никогда не был. И уязвимым.

Поздно ночью на море Холл частенько будил их с Чейзом и поднимал на палубу, учил определять звезды и ориентироваться по ним. Однажды, растянувшись на спине, покачиваемый волнами, Николас увидел падающую звезду, осветившую небо своей скоростью и ярким сиянием.

Новая мысль промелькнула у него в голове столь же эффектно. Он не хочет уничтожать астролябию, потому что это уничтожит образ жизни путешественников. Уничтожит его. Его власть.

Мало отнять жизнь этого злодея. Корень бед таился во всех семьях путешественников, в их истории. Придет другой жестокий человек, повысив градус дикости, чтобы заполнить оставшуюся после него пустоту, и все опять окажутся ввергнуты в новый хаос. Лучше покончить со всем этим раз и навсегда – уберечь их семьи и весь мир от того горя, которое разрывало его сейчас.

И тогда я обрету покой. Зная, что наконец-то разорвал цепь, приковывающую его к этому человеку, можно и умереть. Но Этта…

Любовь. Жертвенность. Освобождение.

Он не мог спасти ее и при этом уничтожить Айронвуда. Даже будь у него время выкрасть астролябию и сбежать – неровное биение его сердца, усилие, с которым он удерживался на ногах, сходились к одному: если он не убьет Сайруса, долго он не протянет.

А убивать он не станет.

Это все, что он может сделать, чтобы по-прежнему жить по своему выбору. Это будет хорошая, достойная смерть. На таких условиях он готов сдаться.

Он снова увидит их. Маму. Друзей, погибших в море. Этту.

Дождись меня. Дождись меня. Дождись. Он шагнет, как шагал и раньше, в неизведанное, навстречу новому приключению, ждущему за горизонтом.

Старик начал расхаживать взад-вперед, заложив руки за спину. Его речи вздымались и опадали волнами, растворяясь в бессмысленном бормотании, пока он проговаривал свой план. Даже сорви он с себя одежду, Сайрус не предстал бы перед Николасом более обнаженным. Стальной панцирь рассыпался, и он с беспокойством наблюдал, как безумная лихорадка Айронвуда поднимается к высшей точке безумия.