И он, подумав и почесав затылок, сказал, что берется свести нас с теми, кто может нам помочь.

По мере того как мы углублялись в лабиринт подозрительных кварталов Роттердама, наш проводник старался все больше держаться в тени, как бы невзначай занимая такое положение, чтобы между ним и улицей все время оказывались мы трое.

Хотя, надо сказать, узнать Рихарда в его нынешнем облике было очень непросто. Вроде совсем мало усилий: слегка подкрашенная и чуть по-другому зачесанная бородка, прикрытые шляпой волосы с фальшивой косичкой, несколько штрихов косметики (позаимствованной из небогатых Таиськиных запасов), – а почти ничего общего с тем бедолагой, которого мы вытащили из воды несколько дней назад.

Свернув в ничем не примечательный переулок, Рихард остановился и, оглянувшись, бросил:

– Здесь.

Нас обступили мрачные каменные дома со щелями слепых окон, напоминавших бойницы, покатыми крышами, крытыми потрескавшейся замшелой черепицей, и тяжелыми дверьми на массивных петлях. Полуразвалившаяся, давно заброшенная церковь отбрасывала на все это сумрачную, какую-то нехорошую тень.

– Куда это ты нас привел, приятель? – настороженно оглядываясь, спросил Секер.

Не отвечая, Рихард легонько постучал в одну из массивных дверей. За ней не раздалось ни единого звука, и я уже решил, что таинственные друзья Рихарда куда-то исчезли. Наконец осторожный голос тихо спросил:

– Кто?

– Открывай, Николаус. Это я.

Прошло около полминуты или минута. Из-за двери сочилось почти физически ощутимое сомнение.

Наконец негромко звякнул отодвигаемый засов, и дверь слегка приоткрылась. Выглянувший из щели неприметный человек мельком глянул на Ингольфа, потом на нас с Секером, опять на Ингольфа. Затем он вновь довольно долго изучал Рихарда и, видимо, удовлетворившись осмотром, наконец произнес, почти не разжимая губ:

– Привет, Кинжальщик. Давно тебя не было видно. Говорили, что ты помер вроде вместе с прочими… А это кто с тобой? – Это было сказано уже другим тоном – сухим и подозрительным.

– Это мои друзья. Они спасли мне жизнь, а вас этим самым, между прочим, избавили от крупных неприятностей. У них к вам дело! Открывай!

Человек исчез, не задвигая засов.

Через некоторое время лязгнула снимаемая с крюка цепь, и в темном дверном проеме появился полуобнаженный загорелый здоровяк с окладистой, черной как смоль бородой и сломанным носом.

– Хвоста не привел? – осведомился хозяин.

– Обижаешь, Ян, – фыркнул Рихард.

– Ну, добро… – Здоровяк еще раз окинул нас всех взглядом. – Заходите, раз есть дело. – Он посторонился, пропуская нас, выглянул на улицу, внимательно осмотрелся и захлопнул дверь.

На столе горела толстая сальная свеча в медном позеленевшем подсвечнике. В углу поскрипывал сверчок.

Из-за закрытых ставень пробивались тусклые лучики заката, но подсознательно мне казалось, что за стенами уже глубокая ночь – настолько соответствовала этому обстановка в старом доме. Первом настоящем воровском притоне, куда занесла меня судьба.

– Стало быть, хотите достать девчонок из тюрьмы, – подытожил Ян, выслушав наш рассказ (о, разумеется, сказано было далеко не все).

Он замолчал, принявшись вертеть в руках сточенный столовый нож. Молчание тянулось как густая патока.

– Ребята, вам их не отбить, там одной стражи человек двадцать будет, – с сочувствием и даже как будто с болью в голосе произнес хозяин. – У меня самого церковные брата безвинно казнили, а подо мной тогда двадцать головорезов ходили. Ничего сделать не смог… У инквизиторов аркебузы лучше армейских – винтовые, штучной работы. Ни один доспех не спасает, говорю вам, да и у самих панцири дай Господь! Было бы времени побольше, мы бы чего-нибудь сообразили…

За это время мы узнали довольно много. Узнали, что инквизиция ныне не та, что прежде, но еще сильна, и, если бы было побольше времени и другая обстановка, Мидару с Таей можно было бы попробовать выкупить.

Но дело это на контроле (правда, это было сказано в несколько более кратких и энергичных выражениях) у самого главного протоэкзекутора, а это такая скотина, такая скотина… Мы также узнали, что компания, к которой Рихард принадлежал и которую сейчас возглавлял Ян, – «честные воры» и контрабандисты, а их противники, пытавшиеся убить Рихарда, – мерзавцы, каких мало, не гнушающиеся убийствами и похищением девушек, которых продают мусульманским работорговцам («Ну прямо слышу нашего Тронка», – подумал я). И что их всех надо бы давно повесить, только вот среди ихних вожаков есть весьма влиятельные люди, даже один член магистрата и квартальный советник. Но все равно до них еще доберутся. Главного – что можно сделать для спасения наших женщин – мы не услышали. Затем Ян с Рихардом куда-то ушли, оставив нас на полчаса под присмотром двух угрюмого вида личностей.

– Вот такие дела, – грустно подытожил Ян, вернувшись. – Но чем смогу, тем помогу: Рихард мне вместо брата стал. Просто помогу – без денег. Но и вы тоже кое-что сделаете – вывезете отсюда Рихарда. Чем дальше, тем лучше, тут ему все равно не жить. – Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Когда мы вернулись, уже почти ночью, на постоялый двор и за нами захлопнулась дверь в апартаменты Ингольфа (четырехугольную низкую комнату с деревянным рукомойником на стене и двумя низкими окошками), Рихард, как мне показалось, преодолев немалое внутреннее сопротивление, тихо и неуверенно начал:

– Вот что я хочу сказать… Я, конечно, не лезу в ваши дела, но я так понял, что вам нужна зачем-то побрякушка одной из девчонок, – при этих словах он старательно отводил глаза. – Если хотите, я скажу Яну, он поговорит с мастером Гротом, так тот вам ее достанет. Ведь ему положено барахло смертников… Правда, амулеты всякие обыкновенно сжигают на костре у виселицы, но он-то, старый хрен, насобачился в этом деле, ему вытащить их – раз плюнуть…

Он запнулся, увидев окаменевшее лицо Ингольфа и его глаза, в которых – готов в этом поклясться – загорелся не фигуральный, а самый настоящий огонь… И я вспомнил услышанную как-то в трактире байку, из которой следовало, что мастер Грот – роттердамский присяжный палач.

А следующий день принес нам неожиданный сюрприз.

Уже после того, как мы проснулись и, наскоро прожевав скромный завтрак, собирались отправиться на шхуну, в дверь заглянул привратник и на ломаном немецком сообщил, что к мингеру Ингольфу пришла молодая девка.

На пороге появилась совсем еще юная женщина, еще не достигшая двадцати лет, синеглазая и золотоволосая.

На ней был длинный широкий плащ с капюшоном – самая распространенная тут женская верхняя одежда, а в руке – довольно объемистый мешок. На левой руке было обручальное кольцо. Вдова.

Прежде чем заметно растаявший Ингольф успел спросить, зачем эта красавица явилась к нам, неожиданно вмешался Рихард, чье лицо мгновенно приобрело выражение крайнего удивления в смеси с неподдельным испугом.