– Джоанна родом из Брэдмута… и жила в гостинице! – сказала миссис Бёрд.

– О, в самом деле? Ну, так все ясно! Совершенно естественно, я бы сказал, все так, как и должно быть… вернее, конечно, не должно.

Миссис Бёрд с укором поглядела на доктора.

– Возможно, вы и правы, сэр, но я не вижу здесь поводов для шуток. Скажите мне лучше – посылать ему это письмо, или нет?

Доктор задумчиво потер нос и ответил:

– Если вы это сделаете, он, скорее всего, бросит его в огонь… но я бы сказал – конечно, будучи совершенно незнаком с деталями – повредить это никому не должно и может иметь хороший эффект. Она наверняка забыла об этом письме – а он либо будет действовать, либо сделает так, чтобы о письме никто не узнал. Да, полагаю – вам следует послать письмо, миссис Бёрд! Хотя, смею сказать, парень окажется в трудном положении.

– Там ему и место! – отвечала миссис Бёрд, поджав губы.

– Вы очень суровы к нему, не так ли? Я тоже, хотя всех фактов мы не знаем. Как бы там ни было – пусть окажется в трудном положении, пусть погибнет – мне все равно. Он даже может быть сравнительно невиновен – но мои симпатии в подобных случаях всегда относятся к женщине, тем более – к той, которую я хорошо знаю, и которая так хороша собой. Не забудьте дать мне знать, как будет развиваться дело – или если что-то случится.

В тот же день миссис Бёрд написала письмо – вернее, несколько писем, потому что никогда раньше они не давались ей с таким трудом. В результате получилось следующее:

В тот день, когда миссис Бёрд написала письмо Генри, состоялась свадьба Эллен Грейвз и Эдуарда Милуорда. Было решено провести тихую семейную церемонию – из-за недавней кончины сэра Реджинальда. Это было очень на руку леди Грейвз и ее дочери, так как позволяло свести любые расходы почти к нулю. Финансовый крах Рошема преследовал Эллен в ночных кошмарах до самого дня свадьбы. Правда, теперь Эдуард был полностью у нее в руках и не проявлял никаких симптомов бунта – но кто знает, что могло слететь у него с языка во время публичной церемонии?

Впрочем, даже на семейной церемонии нельзя было обойтись совсем без проявлений гостеприимства, принятых в этих краях: молодые должны были выйти к арендаторам и пригласить их на торжественный обед; приглашены были все семьи, проживающие вокруг Рошема.

Генри принимал мало участия во всех этих приготовлениях – будучи главой семьи, он должен был всего лишь отдать невесту жениху и поприветствовать гостей. Этот брак и все, связанное с ним, были ненавистны Генри, но он старался поддерживать хотя бы видимость мира в семье. С сестрой они так и не помирились, хотя внешне были вежливы и даже ласковы друг с другом, с зятем же Генри не перемолвился ни единым словом с того самого дня, когда Эдуард пытался прочесть ему лекцию о нравственности и благопристойном поведении.

Все шло хорошо, и даже Эллен больше почти не волновалась за свой брак. В последний момент Эдуард проявил некоторую склонность к уклонению от своих обязательств, мотивируя это тем, что супруга не принесет ему никакого приданого, однако адвокаты Эллен быстро образумили его: он ворчал, но бумаги подписал.

Наконец, к всеобщему облегчению, настал день свадьбы – один из тех редких и прекрасных ноябрьских дней, когда листья падают совершенно бесшумно, а воздух чист и прозрачен. Рошемская церковь была полна, и когда статная красавица-невеста шла по проходу под руку со своим братом, а за ней следовали ее подружки – Эмма Левинджер и кузина мистера Милуорда, отовсюду несся тихий гул восхищения. Затем Эдуард Милуорд, чувствовавший себя крайне неловко в новом фраке и тесных блестящих туфлях, занял место рядом со своей нареченной – и служба началась. Генри отделался дежурной улыбкой, сдавая сестру с рук на руки, и вскоре новоиспеченные мистер и миссис Милуорд уже получали поздравления от родственников и друзей.

Произошло это в два часа пополудни, так что никакого обеда не было – только чай и шампанское. Генри Грейвз объявил себя начисто неспособным к публичным выступлениям, и потому роль шафера принял на себя настоятель прихода, провозгласивший первый тост за здоровье невесты и жениха и украсивший свое выступление вполне уместной и элегантной латинской цитатой. Эдуард выступил с ответной речью: говорил он пылко, с большим чувством, ужасно заикаясь – и довольно неосторожно заявил в конце, что сегодня «самый удачный день в жизни его жены». Генри при этих словах мрачно улыбнулся, а остальные гости задумались…

Затем новобрачные удалились, чтобы осмотреть подарки, «многочисленные и дорогие», а потом появились снова, уже в дорожных костюмах. Их осыпали рисом и хмелем, и после недолгой светской беседы церемония была окончена.

Мистер Левинджер и Эмма уезжали последними.

– Вы выглядите усталым, Грейвз, – сказал мистер Левинджер.

– Да! – отвечал Генри. – Я в жизни своей так не уставал. Слава Богу, все позади.

– Что ж, дело сделано – и не самое плохое дело. Даже если этот человек вам не нравится – у него есть много преимуществ.

– Надеюсь, – пожал плечами Генри. – До свидания, мисс Левинджер, большое спасибо, что пришли. Позволю себе заметить, что ваше платье очаровательно – со всеми этими мерцающими украшениями… лунный камень, не так ли?