– Но если так, – энергичными жестами отвечал ей Джим, – почему ж этот джентльмен не заботился о Джоанне раньше?

На этот вопрос жена его ответить не могла и потому лишь пожала плечами: «Джоанна и все, что с ней связано – это очень, очень загадочно, мой дорогой, и не моего ума дело!»

Подумав немного, она вспомнила, что, хотя сама она рассказала мистеру Левинджеру почти все, что могла, он в ответ не сказал почти ничего. Миссис Бёрд так и не знала, в каких отношениях он состоит с Джоанной. Между ними было много различий – но миссис Бёрд, наблюдая за мистером Левинджером, была поражена тем, что его глаза и голос очень похожи на глаза и голос Джоанны. Мог ли он быть отцом девушки? И если да – то как же он позволил ей отправиться в Лондон одной и жить там без всякой защиты и присмотра? Это была загадка – как и все прочее, связанное с Джоанной, и после долгих размышлений миссис Бёрд была вынуждена счесть эту загадку неразрешимой. Для себя она пришла к выводу, что мистер Левинджер и Джоанна не состояли в кровном родстве.

Мистер Левинджер выполнил все задуманное и потому на следующий день повез свою дочь и Эллен Грейвз обратно в Брэдмут. Он не посчитал нужным сообщить им об истинной причине своего визита в Лондон, отговорившись тем, что приезжал ради встречи с одним торговцем антиквариатом, касающейся древних британских украшений.

Точно так же молчала о своей встрече с Джоанной и Эллен, ни словом не обмолвившись о том, что видела девушку в магазине «Блэк и Паркер». В отношении Джоанны Хейст образовался некий заговор молчания. Ни в Рошеме, ни в Монкс Лодж ее имя никогда не упоминалось – хотя на самом деле о ней редко забывали в этих почтенных семействах.

Эллен, когда бурная подготовка к свадьбе ей это позволяла, не переставала поздравлять себя с проявленной выдержкой во время той встречи и с тем, что ей удалось предотвратить разговор Джоанны и Генри. Она понимала, что ее упрямый брат начал понемногу успокаиваться и смотреть на вещи в более реальном свете… особенно в отношении Эммы – но было ясно и то, что новые проблемы не заставят себя ждать, если однажды он все же столкнется с девушкой. Что ж, пока этого не случилось, значит, опасность миновала; Эллен была этому рада.

Миссис Бёрд сдержала свое обещание и регулярно телеграфировала мистеру Левинджеру, сообщая о состоянии Джоанны. Мальчик из почтового отделения Брэдмута приезжал в Монкс Лодж практически ежедневно – и одну из телеграмм однажды вскрыла Эмма, поскольку отца не было дома, а ответ требовался немедленно. В телеграмме было сказано:

Эмма, разумеется, ответить не могла и потому вручила телеграмму мистеру Левинджеру прямо на пороге дома, едва он вошел, объяснив, почему она ее вскрыла. Он прочитал телеграмму, а затем сказал с неслыханной ранее серьезностью:

– Эмма, моя дорогая, я желал бы, чтобы впредь ты никогда и ни при каких обстоятельствах не вскрывала письма и телеграммы, адресованные мне. Однако поскольку на этот раз все уже случилось, и ты, безусловно, взволнована – могу пояснить, что это деловой шифр. Ничего романтического – всего лишь Лондонская биржа.

– Мне очень жаль, и я прошу прощения, отец! – холодно откликнулась Эмма. Доверчивая по натуре, она, тем не менее, не поверила ни одному слову отца. – Впредь я буду более осторожна.

Затем она повернулась и ушла к себе, гадая, что за новая загадка добавилась к их запасам семейных тайн…

Дни шли за днями, и, в конце концов, настал тот миг, когда стало окончательно и бесповоротно ясно, что Джоанна выздоровеет.

Последний и самый серьезный кризис миновал, лихорадка оставила девушку, сознание вернулось к ней – и она больше не бредила, а лежала на кровати, обессиленная настолько, что едва могла шептать. День напролет она смотрела в потолок своими огромными карими глазами, выглядевшими теперь так неестественно на маленьком осунувшемся личике. Это было жалкое зрелище. Иногда она принималась плакать, иногда душераздирающе вздыхала – но никогда не улыбалась. Однажды она спросила миссис Бёрд, знает ли кто-нибудь, что она больна, и не навещали ли ее, а получив утвердительный ответ, с неожиданным жаром нетерпеливо спросила:

– Кто?! Как его имя?

– Мистер Левинджер.

– Это… очень любезно с его стороны…

Голос девушки дрогнул, она отвернулась, и миссис Бёрд заметила, как на подушку скатилась крупная слеза.

Теперь сомнения снова одолевали миссис Бёрд. Наслушавшись бреда Джоанны, она почти убедилась, что история бедной девочки была правдива, и что письмо Джоанны было адресовано не воображаемому человеку, а живому мужчине из плоти и крови, который дурно обошелся с ней. Косвенно эту точку зрения подтвердил и доктор, неожиданно заявивший, что если бы не положение Джоанны, он бы не надеялся, что она выживет. Муки миссис Бёрд возобновились. Имеет ли она право написать этому человеку? Одно время она подумывала передать все это в руки мистера Левинджера – но, поразмыслив, отказалась от этой идеи. Он был ее опекуном – но, несомненно, ничего не знал о ее позоре, так зачем же ставить его в известность без лишней необходимости? Рано или поздно он узнает обо всем, но пока… пока ничего говорить не следует. Миссис Бёрд избрала третий путь – и решила посоветоваться с доктором. Он был грубоват, речь его не блистала изысканностью, но сердце у него было доброе, и он ничуть не удивился рассказу миссис Бёрд.

– В этом нет ничего удивительного, дорогая миссис Бёрд, увы. Я видел сотни подобных историй за двадцать лет практики. Бесполезно называть этого человека мерзавцем или скотиной. Я знаю, так принято – но это вовсе не обязательно. Видите ли, вполне возможно, что девушка сама во всем виновата, бедняжка. Но сейчас это неважно, ей надо выздороветь, и пусть за счет мужчины, в случае необходимости – мы заинтересованы в ее, а не в его благополучии. Ее письмо написано странно, но превосходно, оно непременно окажет влияние на него, если он еще не женат, или на его семью – вероятно и то, и другое. Завтра я наведу справки и скажу вам. Как вы сказали, его имя? Генри Грейвз? Благодарю вас – и до свидания. Нет, сегодня попробуем обойтись без опиата.

На следующий день доктор вернулся, навестил Джоанну, остался ею доволен – и спустился в гостиную к миссис Бёрд.

– Сегодня ей лучше – даже намного лучше, чем я ожидал. Итак, Генри Грейвз! Я разузнал о нем, поскольку он баронет. По чистой случайности вчера вечером в больнице я столкнулся с человеком, который служил у его отца в Рошеме. Старик, сэр Реджинальд Грейвз, умер несколько месяцев назад. Генри – его второй сын. Старший сын сломал себе шею во время скачек, и Генри стал наследником. Он капитан военно-морского флота, довольно выдающийся в своем роде человек; недавно он пережил несчастный случай – сломал ногу и долго лежал в гостинице в Брэдмуте. Еще о нем было сказано, что он хороший парень, хоть и молчаливый. Вот, собственно, и все.