Было уже не так рано, как поначалу показалось герцогу, потому что откуда-то издалека доносился колокольный звон. Вильерс прислушался, и ему пришло в голову, что эти неистовые переливы похожи на крики чародеев, похищающих по ночам души, детей или еще бог знает кого.

Звон колоколов означал, что пришло Рождество. Еще одно Рождество в его жизни!

Беззвучно, как кошка, проснулась Шарлотта. Она подняла голову и уставилась на герцога, не веря своим глазам.

Вильерс ответил ей улыбкой.

– Леопольд? – все еще не веря себе, спросила Шарлотта и откинула упавшую на лоб прядь. – Господи, я что, проспала здесь всю ночь?

– Теперь конец вашей репутации, – ухмыльнулся герцог, с удовольствием прислушиваясь к своему окрепшему голосу. – Но не волнуйтесь, никто из слуг Джеммы ничего не заметил. Кстати, я готов к вашему иску о нарушении обещания жениться, если вы, конечно, его подадите.

– Нарушение обещания? – недоумевающе переспросила Шарлотта. Она выпрямилась, расправила плечи и вдруг замерла, пораженная произошедшей с герцогом переменой. Несмотря на ужасную слабость, он сам сумел приподняться и теперь полулежал на подушках. – О Боже, – прошептала Шарлотта, – вы…

– Вы как-то заметили, что я слишком доверяю мнению врачей, – напомнил Вильерс. – Треглоун сказал, что я выздоровею, если переживу рождественскую ночь. Как вы думаете, не стоит ему верить?

– Но он как раз был не слишком уверен…

– Я живу, чтобы опровергнуть его сомнения. С Рождеством, Шарлотта!

– С Рождеством, – прошептала она.

– Будущая герцогиня Вильерс, – добавил он.

– Мне лучше скорее уйти к себе, – вскочила на ноги Шарлотта.

– Поздно, дорогая, вы уже скомпрометированы.

– На случай, если вы не заметили, обращаю ваше внимание, – язвительно продолжила она, – что здесь находится и ваш наследник. Так что возникает вопрос, кто нанес ущерб моей репутации. Приготовьтесь лучше к иску о нарушении обещания, ваша светлость.

– Ладно, дорогая, – уже тише, чем раньше, ответил герцог.

Шарлотта юркнула за дверь. Вильерс взял со столика стакан с водой и сделал глоток. Прохладная влага показалась ему Божьим благословением.

Да, он слаб и изможден, но он жив!

– Спасибо тебе, Господи! – прошептал Вильерс и поднял стакан, приветствуя того, чье рождение собирались отметить люди.

В пустой комнате, где были только измученный болезнью герцог и легкий аромат женских духов (спавший кузен не в счет), слова благодарности, произнесенные еле слышным шепотом, звучали странно.

Поэтому Вильерс повторил, но уже громче:

– Спасибо тебе!

Вдалеке продолжали свой неистовый перезвон колокола. Герцог повернулся на бок и провалился в глубокий, светлый, живительный сон.

Рождество

Проснувшись, Поппи сразу зажмурилась – спальню заливал яркий солнечный свет. Она подошла к окну и выглянула в парк. Видимо, ночью прошел холодный зимний дождь, потому что снежный пейзаж превратился в ледяной: сугробы покрылись ледяной коркой и нестерпимо блестели на солнце, ветки боярышника оделись в хрустальные оковы, на подоконниках южного крыла дворца повисли огромные сосульки. Это было настоящее рождественское утро.

В детстве Поппи всегда радовалась Рождеству, хотя у них в доме его справляли без особого веселья. Обычно в честь праздника леди Флора позволяла дочери пропустить трехчасовой урок игры на клавикордах, часовой урок пения и танцкласс. Она даже сидела рядом, пока Поппи играла в детские игры, но сама отказывалась составить дочке компанию. И еще по случаю Рождества у них подавали на стол украшенного сусальным золотом пряничного человечка, Поппи с мамой ездили в церковь, положив для тепла под ноги нагретые кирпичи, а вечером ели жареного павлина.

За спиной послышались шаги, и две теплые руки обвили талию Поппи.

– Вернись в постель, – попросил Флетч сонным голосом.

– Разве ты забыл? Сегодня Рождество, – сказала она.

– Так давай его отметим в постели.

– Ну уж нет!

– Почему? – проговорил Флетч, нежно тычась носом в ее шею.

– Рождество – особый случай, – возразила Поппи. отстраняясь, хотя ей было очень приятно.

– Ты сама – особый случай, – потянулся он к ней опять.

– Флетч, уже утро.

– Ну и что?

Поппи решительно высвободилась из объятий мужа.

– В рождественское утро делать это, – она махнула рукой в сторону кровати, – неприлично.

– Что ты имеешь в виду? – немного помрачнел герцог.

– Я не могу… – пробормотала Поппи и осеклась: ей показалось, что она уже говорила это когда-то. Память перенесла ее в рождественскую ночь четыре года назад, когда будущая герцогиня Флетчер дала отповедь жениху после «неприличного» поцелуя.

Муж вопросительно смотрел на нее, скрестив на груди руки.

– Понимаешь, я не могу все время притворяться француженкой, – наконец призналась Поппи.

– Но я этого и не требую.

– Я не могу всегда любить тебя так, как вчера в парке.

– И за портьерами?

– И за портьерами.

– Ничего страшного, – ухмыльнулся Флетч, – ведь существуют кровати. Ну-ка посмотри на меня, Поппи!

Она посмотрела ему в глаза.

– Не так, – возразил он и добавил, сделав акцент на последнем слове: – Посмотри на меня.

– Сейчас же утро! В любой момент может войти моя горничная! – запротестовала Поппи, краснея.

– Она или постучит, или получит такой урок, что впредь хорошо подумает, прежде чем входить без стука. Ну-ка посмотри на меня, Поппи!

Герцогиня в смущении закусила нижнюю губку, но все же позволила себе взглянуть на мужа. Накануне вечером Флетч легко, как пушинку, нес ее с прогулки на руках, без видимого усилия шагая по глубокому снегу. А она жалась к его груди, размякшая, податливая, и, тая от счастья, шептала слова любви, которые он вряд ли мог услышать.

Один только взгляд на мужа – и Поппи вновь охватило пламя желания.

– Вот, я посмотрела, – быстро сказала она, надеясь, что он не заметит, как у нее дрожат колени.

– И что ты увидела?

– Напрашиваешься на комплименты?

– Конечно!

– Абсолютно здорового мужчину двадцати с лишним лет.

– Всего лишь? Скажи, ты меня любишь? – спросил Флетч, делая шаг к жене.

Их взгляды встретились. Это был момент истины.