Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смотришься ты, как свинья в курятнике, – заметил ему Макрон. – Хорошо ли нынче поторговал? Я видел, хлопотал ты там весьма усердно. А Венуций со своими дружками пасся возле тебя, не отходя. Считай, они почти всё и раскупили…
Катон улыбнулся. Он также видел, как королевский консорт то и дело относит кувшины с вином в одну из хижин покрупнее.
– Вы же знаете, как обстоит у кельтов с вином, – знающе улыбнулся Септимий и похлопал тугой увесистый кошель у себя на поясе. – Уж винишко они любят. Так что распродано все подчистую. Последние три кувшина отдавал уже с аукциона – кто больше даст; торг был, как в последний день на земле.
Катон посмотрел мимо него на знать, что кучками стояла неподалеку. Многие говорили с неестественной оживленностью, явно уже под влиянием выпитого. Он с улыбкой подмигнул Септимию:
– Главное, чтобы был желаемый эффект.
Имперский агент с кивком ответил:
– Если у них на душе птичий щебет, а я держу руку в их кошельках, то все идет как надо. Неплохой рынок для первого заезжего торговца, который, глядишь, мог бы поставить в Изуриуме дело на постоянной основе. – Он сделал паузу. – Разумеется, все зависит от того, чтобы в этой части света был мир.
– За этим мы приглядим, – деловито кивнул Макрон. – Даже если для этого придется задать им хорошую трепку. Риму нет дела, кого уничтожать для того, чтобы настало умиротворение.
Катон поглядел на друга в попытке убедиться, что тот решил тряхнуть своей редко пускаемой в ход иронией.
– Ну да. Однако мне пора, – озабоченно нахмурился Септимий. – Надо подвезти еще вина из лагеря.
Постучав себе костяшками по лбу, он уважительно поклонился Отону с женой и направился к своей пустой телеге.
– Ужасный зануда, – проворчала ему вслед Поппея. – Как и все торгаши. Разговоры только о деньгах. Вот и всё, что значит для них Рим. Наш класс решает вопросы расширения империи и проливает кровь в освоении новых земель. А эти прощелыги только наживаются на наших трудах. Я у него нынче днем покупала вино; так он, подлец, задрал такую цену, что удивительно, как только от жадности не лопнул.
Катон унял улыбку: значит, свою легенду имперский агент поддерживает хорошо.
Отон, прожевав, изучил взглядом оставшуюся половинку своего яблока.
– Возможно. Но ведь и ты едва ли усердствуешь на службе Риму, дорогая, – сказал он.
– Вот как? А ты думаешь, легко ли мне, как обыкновенной солдатке, сносить все эти тягости походной жизни?
Макрон поперхнулся и спешно уставился взглядом себе под ноги, чтобы невзначай не расхохотаться.
– Я уже начинаю жалеть о том, что решила сопровождать тебя на этом гнусном островке. Лучше бы уж я осталась в Риме.
– Это так, – сладким голосом произнес Отон и, спохватившись из-за того, как может быть истолкована эта фраза, спешно добавил: – В смысле, в родной стихии человек всегда чувствует себя лучше. Ведь ты здесь, радость моя, как роза среди репьев. Я за тебя боюсь. Мой ум был бы не столь обеспокоен, если б ты благополучно пребывала в Риме.
Макрон подался поближе к Катону и пробормотал:
– Всей душою «за».
Поппея подозрительно покосилась на мужа, но что-либо сказать ей помешал пронзительный звук рога, разнесшийся в вечернем воздухе. Разговоры прекратились: все повернулись на звук. Дородный воин выдул еще несколько нот, после чего опустил свой надраенный инструмент из бронзы. Рядом с воином стоял Веллокат, который, глубоко вдохнув, сделал объявление. Говорил он на местном языке, после чего повернулся к римлянам и сказал на латыни:
– Королева Картимандуя изволит просить вас войти в ее чертог и занять место на пиру.
Знатные особы со своими женщинами сразу же начали тесниться в сторону входных дверей, которые изнутри потянули на себя двое королевских слуг. Отон начал приподниматься, но жена с силой потянула его за руку, заставляя сесть.
– Подожди! Я не допущу, чтобы нас загоняли, как свиней в закут. Мы войдем с достоинством, как подобает римлянам, чтобы было видно, что мы отличаемся от этих варваров.
Трибун покорно вздохнул, а Катон явственно расслышал, как Макрон скрипнул зубами.
Спустя секунду к ним, обогнув толпу, поднырнул Веллокат.
– Королева отвела вам место слева от себя. Я буду сидеть с вами.
Поппея подняла подщипанную бровь:
– Слева от нее? А кто же будет сидеть справа?
– Ее консорт Венуций. На подобающем ему месте.
В голосе молодого придворного слышались сдавленные нотки раздражения.
– Ну, а рядом с Венуцием кто будет сидеть?
– Его ближайшие соратники.
– И среди них, я понимаю, Каратак.
Веллокат кивнул.
Глаза Поппеи сузились.
– Наш враг будет рассиживать на почетном месте, чуть ли не рядом с королевой и выше нас? Такого допустить нельзя.
Бригант чуть нахмурил лоб.
– Иначе нельзя, госпожа. Так заведено.
Поппея обернулась к мужу.
– Эта женщина думает нас унизить. Мы ее союзники, а она предоставляет почетное место нашему врагу, а не нам… Ты не можешь этого допустить, Отон. Скажи ему.
– Любовь моя, я не…
– Скажи ему! Или скажи той женщине.
– А ну тихо! – бросил ей трибун с лютым выражением лица. Поппея сжалась, а ее муж продолжал тем же гневным тоном: – Попридержи язык. Чтобы я от тебя больше не слышал и сло́ва причитаний. Мы и так в трудном положении, так она его еще усугубляет своим нытьем…
– Нытьем? – надулась Поппея с подрагивающей нижней губой.
– Именно нытьем. Ты захотела отправиться со мною сюда, на границу. Сказала, что для тебя это, видите ли, приключение. И с той самой поры я не слышу от тебя ничего, кроме жалоб. И теперь мне решительно необходимо, чтобы ты раскрывала рот лишь тогда, когда к тебе обращаются. А если у тебя есть причина говорить, то делать это ты должна вежливо и тактично. Ты поняла?
Женщина смотрела на мужа изумленно расширив глаза, явно потрясенная таким неожиданным выплеском.
– Но, Отон, любовь моя, я…
– Я спросил, поняла ли ты меня. Да или нет? Если нет, то отправляешься назад в Рим сразу же, как только мы доберемся до Вирокониума.
– Ты шутишь?
– Нисколько. – Он встал, гневно взирая на нее сверху вниз: – Так что ты мне скажешь?
Поппея смотрела на него с болью, в глазах блестели слезы.
– Да, – вымолвила она.
– Вот так-то лучше, – смягчился Отон и протянул ей руку.
Она неловко ее взяла и поднялась на ноги. Трибун повернулся к Веллокату и двоим своим подчиненным: