Адмирал Кузнецов взглянул на комбрига Коровина.

— Как у вас служит Климов?

— Я доволен, товарищ нарком, — улыбнулся Коровин. — В каждом походе он добивается успеха. Правда, перед войной у Климова был один срыв по службе, за что я лишил его возможности поступить в Военно-морскую академию. А теперь хочу предложить комфлоту Головко наградить Климова орденом. Вот только не решил, каким. Орден Красного Знамени у него уже есть: был награжден им перед войной за испытание новой торпеды.

— Тогда дадим ему Красную Звезду, — воскликнул Кузнецов. — И вручим ее сейчас. — Нарком взял из рук своего адъютанта орден и приколол его к груди командира лодки.

— Желаю вам новых боевых успехов!

Климов звонко произнес:

— Служу Советскому Союзу!..

Потом нарком спросил командира лодки, есть ли у него семья, жена, дети, где они живут.

— Есть жена Дарья Павловна и сын Петр, ему пятнадцать лет. Жили со мной в Полярном, но когда началась война, Военный совет флота принял решение эвакуировать все семьи подводников. Моя жена с сыном уехала к своей матери под Саратов, есть там деревня Красный Дол. Жена работает на заводе, а сын учится в школе. Мечтает поступить в военно-морское училище, стать лейтенантом-подводником.

— По следам отца? — улыбнулся Кузнецов.

— Выходит, что так. Написал мне, что хочет служить на Северном флоте.

— Сын равняется на отца — это хорошо! Вы же герой, и ему хочется быть похожим на вас, — заметил нарком.

— Никак нет, товарищ адмирал, я не герой! — отрубил Климов. — Я такой же, как и все моряки.

— Неужто как все? — усмехнулся Николай Герасимович.

Климов ему нравился. Был он коренаст, с широким волевым лицом, карие глаза смотрели доверчиво и искренне, а над ними топорщились черные брови. От командира лодки веяло чем-то добрым, его взгляд будто говорил: «Я простой моряк!»

— Ну что ж, Федор Климов, я верю, ты осечки не дашь, если враг окажется в перископе! — Кузнецов от души пожал ему руку.

Поздравил капитан-лейтенанта с наградой и комбриг Коровин.

— Через час я буду у вас на лодке, так что никуда не уходите, — предупредил он Климова.

А вот и адмирал Головко. Вошел он в штаб веселый, порозовевший от мороза.

— Как вам понравился Федор Климов? — спросил он наркома.

— Я вручил ему орден. Командир лодки с виду прост, но есть в нем что-то такое…

— Твердость духа и холодный расчет! — подсказал Головко.

— Пожалуй, вы правы, Арсений Григорьевич. — Нарком взял папиросу и закурил. — Твердость духа — это костяк человеческой натуры, без него на войне победы не добьешься. Так, что еще… — Кузнецов помолчал. — После обеда, Арсений Григорьевич, пойдем на Рыбачий на торпедном катере. Погода вроде не шальная. Хочу видеть генерала Кабанова. Как у него дела?

— Генерал Кабанов такой, что, куда его ни поставь, везде добьется успеха. Мне тоже надо его повидать…

— Где сейчас адмирал Кучеров? — поинтересовался нарком. — Мне нужно поговорить с ним с глазу на глаз. Поручи, Арсений Григорьевич, своему адъютанту найти его…

Кузнецов ушел к начальнику штаба, а Головко забеспокоился: неужели у того перемещение по службе?

После поездки на Рыбачий нарком ВМФ и адмирал Головко вернулись под вечер. С дороги комфлот предложил горячего чаю.

— У нас, Николай Герасимович, отменный чай, с морошкой…

После ужина, когда все ушли и они остались вдвоем, нарком спросил:

— Ты, кажется, дружен с Георгием Андреевичем?

— Степановым? — уточнил комфлот. — На Беломорской военной флотилии он много чего сделал. Пора бы его повысить в должности.

— О том и речь, — заметил нарком. — Мы хотим взять его в наркомат. Будет исполнять должность начальника Главморштаба.

— А куда уходит Алафузов?

— Ему будет полезно послужить на Тихоокеанском флоте в должности начальника штаба флота. Потом вернем его в наркомат.

— А что требуется от меня? — Головко краем глаза зацепил наркома.

— Нужен твой совет. Как думаешь, если Кучерова назначить командующим Беломорской военной флотилией?

Головко грузными шагами подошел к столу, стал набивать трубку табаком. Делал он это молча, не глядя на наркома, хотя прекрасно знал, что тот ждет ответа. Закурил. Глотнув дыма, сказал:

— Кучерова жаль отпускать. Я узнал его еще на Каспии, где был вахтенным командиром на канлодке «Ленин», а он служил флагманским химиком. Было это двенадцать лет назад. Потом вместе с ним учились на командном факультете академии. Так что быть командующий флотилии Степан Григорьевич давно созрел.

— Ну спасибо!.. — Глаза наркома потеплели. — А чего не спрашиваешь, кто идет на место Кучерова?

— Что, уже решили? — оторопел Головко.

— Федоров Михаил Иванович, участник обороны Сталинграда, контр-адмирал.

— Я и его знаю, вместе когда-то служили, — повел плечом Головко.

— Где служили? — спросил нарком. И не успел Головко ответить, как он быстро продолжил: — Ах да, вспомнил! В тридцать девятом Федоров был начальником штаба Амурский военной флотилии, а ты — ее командующим. Так, да?

— Только это еще не все, В двадцать шестом мы с Федоровым учились в Военно-морском училище. Я был на втором курсе, а он — на последнем. В июне сорок первого он стал капитаном 1-го ранга.

— Ты был тогда контр-адмиралом, хотя на три года младше его.

— Кому как фортуна улыбнется…

— От меня эта самая фортуна однажды отвернулась. — Нарком задумался. — В тридцатом четвертом дело было. Сдал я дела на крейсере «Красный Кавказ» и ушел командовать крейсером «Червона Украина». Вступал в должность в море, когда шли учения. Командующий флотом Иван Кузьмич Кожанов, флагман флота 2-го ранга, поздравив меня, выразил надежду, что «Червону Украину» я сделаю лучшим кораблем морских сил страны. К осени мне это удалось. Предстояли еще зачетные стрельбы и ночной бой. Комендоры крейсера с первого же залпа поразили цель — это был деревянный щит, который тащил крейсер «Красный Кавказ». А вот с ночным боем у нас случилась осечка.

— Что, противник вас перехитрил? — Головко заинтересовал рассказ наркома.

— Боя не было, — грустно молвил Николай Герасимович. — Произошло ЧП. Ночью, выходя в море, «Червона Украина» намотала на винты сеть бокового заграждения. Пришлось застопорить ход. Первенство комфлот Кожанов отдал «Красному Кавказу», а мне сделал серьезное внушение.

Пока шли на катере в Ваенгу, где наркому предстояло сесть в свой самолет, Головко молчал. Николай Герасимович задумчиво смотрел на бухту. Вода в ней была темно-зеленой. Кусками ваты белел снег на сопках. Небо стряхнуло с себя последние облака и стало серо-голубым.