романа, при том что это ни в коей мере не роман. «Факундо» — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплав­ленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не яв­ляясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.

Самое простое и приемлемое определение феномена «Факундо» сле­дующее: это синкретическое по своей природе произведение, но синкре­тизм книги Сармьенто явление особого порядка, как бы порождение са­мого творчества истории, плод самого процесса зарождения культуры, создающей себя из всего «что под рукой», использующей для своего само- строительства все, что может помочь явить себя миру и осмыслить себя. Это книга основ новой культуры нового на мировой карте народа, по­явившегося на ней как раз во времена Сармьенто, проявление его на­рождающегося исторического и культурного сознания, и потому книга сопоставима по своей внутренней логике и функции — при всей кажу­щейся парадоксальности такого сравнения — с памятниками первотвор­ческого характера любой иной эпохи. Синкретизм «Факундо» — отраже­ние многосложности самой истории, как бы ее «слепок», и в то же вре­мя — это «слепок» с сознания и личности автора, который был одной из центральных фигур общественной, социально-духовной борьбы того времени, и более того — ее воплощением. Политик, общественный и го­сударственный деятель, военный, дипломат, педагог, писатель, реформа­тор экономики и культуры — Сармьенто своей многоликостью отвечал по­требностям истории и во многом определил ее последующий ход.

Мигель де Унамуно, восхищавшийся первородной мощью натуры Сар­мьенто, писал: «Стиль творится такими людьми, как он»[462]. Продолжая эту мысль, можно, наверное, было бы сказать и так: «Жанры творятся такими людьми, как Сармьенто». Он сам был и стилем и жанром эпохи, запечатлевшимися в его образе жизни и деятельности, в мышлении и творчестве с наибольшей отчетливостью, определенностью и резкостью в сравнении с иными общественными деятелями и писателями, его совре­менниками, как это обычно происходит с личностями особой одаренности. Непредсказуемость, вольность и стихийность истории и в то же время ее глубокая внутренняя обусловленность, непререкаемая логика — все это с замечательной полнотой предстает в деятельности и книге Сармьенто.

История движется вперед, преодолевая устаревшие социальные и культурные формы и создавая новые стили и жанры общественной жиз­ни, точно так же происходило становление и Сармьенто — как личности и как писателя. При том что творчество Сармьенто сформировалось, пи­таясь из многочисленных источников, произведений политических, фило­софских, исторических, художественных (о чем будет сказано в дальней­шем), при том что он жадно искал образцов, примерялся ко всему, что могло бы ему помочь,— он ничему не подражал и ни на что конкретно не ориентировался, а, напротив, шел как бы вопреки образцам.

Эта особенность его творческой манеры отражала историческую си­туацию, которую переживала его родина Аргентина, да и вся Испанская Америка, большая родина испаноамериканцев, едва сбросившая власть Испании в результате победоносной Освободительной войны 1810— 1826 гг. Сложившаяся в недрах колониального общества система — со­циальные отношения, учреждения, культурные и идеологические фор­мы — рухнула; старые порядки грозили удушить ростки нового, ничего готового не было, надо было искать, пробовать, создавать, причем в условиях неясных перспектив национального развития, ибо сам, так ска­зать, человеческий «материал» истории — аргентинский народ, нация были скорее еще проектом, который надо было создавать из населения, жившего в бывшем вице-королевстве Рио-де-ла-Плата...

Ко времени появления Сармьенто на арене общественной и литера­турной жизни (а первые его публикации появляются в прессе начала 40-х годов XIX в.) прошло три десятка лет с тех пор, как 25 мая 1810 г. в Буэнос-Айресе, столице Рио-де-ла-Платы, произошла Майская револю­ция, упразднившая испанскую власть. В том же 1810 г. по всей Испан­ской Америке, от Мексики до Чили, прокатилась волна восстаний и ре­волюций, слившихся в единую освободительную войну. Майская револю­ция, превратившая бывшую южноамериканскую колонию в крупнейший очаг континентального революционного процесса, породила целую плеяду блестящих, радикально настроенных общественных и государственных деятелей, полководцев, волевых строителей новой страны — Аргентины: Мариано Морено, Мануэль Бельграно, Хосе де Сан-Мартин, Бернардино Гивадавиа...

Однако то, что представлялось поначалу ясным планом создания но­вой страны, новой нации и новой культуры, вскоре обернулось хаосом смут и столкновений между враждебными социально-духовными и поли­тическими течениями. Процесс этот, осмыслению которого Сармьенто уделяет много внимания в своей книге, был характерен для всей Испан­ской Америки. Повсюду, где раньше, где позже, социальные силы, вдох­новлявшиеся идеями Просвещения, идеалами американской революции 1776 г. и Великой французской революции 1789 г. и ориентировавшиеся па европейский образец республиканского, светского и либерального об­щества, должны были столкнуться с феодально-консервативными силами, сторонниками патриархальных порядков, общественных, идеологических и культурных форм, сложившихся в колониальный период. В Аргентине так называемый «период анархии» начинается еще в ходе освободитель­ной войны, в 1820 г., но до середины 20-х годов «Поколение Мая», ар­гентинские радикалы-унитарии, т. е. сторонники централизованной рес­публики со столицей в Буэнос-Айресе, удерживают инициативу в своих руках. Унитарии во главе с Б. Ривадавиа создают нового типа экономи­ческие и культурные учреждения, национальный банк, проводят церков­ную реформу, созывают национальный конгресс, в 1826 г. провозглашаю­щий создание единой Аргентинской Республики. Но так и не объединив­шись, страна раскалывается на враждующие и соперничающие провинции, во главе которых стоят каудильо — богатые помещики-ското­воды. Возникший па основе феодального землепользования и экстенсив­ного пастбищного скотоводства и соответствующих социальных отноше­ний и патриархальных культурно-идеологических форм, каудильизм на десятилетия становится важнейшим фактором общественной жизни.

Феномен каудильизма и является одним из основных объектов ана­лиза в книге Сармьенто, который ясно показывает, что за вопросом, вы­зывавшим основные раздоры,— быть ли стране централизованным, уни­тарным государством или федеративным объединением провинций — скрывались глубочайшие противоречия, связанные с выбором пути социально-экономического и политического развития на основе новой, бур­жуазной, или на основе старой, феодально-консервативной. В 1827 г. консервативные силы добиваются отставки Б. Ривадавиа с президентско­го поста, и начинается продолжающийся до середины 30-х годов период открытых и бурных столкновений между унитариями и федералистами; борьба идет с переменным успехом, создаются и распадаются временные союзы провинций.

Именно в этот период и выдвигается на авансцену каудильо Хуан Факундо Кирога, типичное порождение патриархальной провинции, сын аргентинской пампы, чья вольница, рекрутируемая из степняков-гаучо, батраков и мелких собственников, проходит почти по всей стране под знаменем, на котором начертано «Религия или смерть». Характерность фигуры Факундо, как и некоторые другие обстоятельства, о