Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Открытия, откровения взрываются во мне, соревнуясь в силе, масштабе. Я стараюсь держать лицо, очень-очень стараюсь, и Денис мне в этом помогает, но… Не понимаю, сколько ещё в меня вместится прежде, чем всё в конец рванет. Сколько?!
Думала, присутствие Дениса спасет от всего, отгонит всё, но осталось то, с чем я должна справиться сама, просто обязана. Он не всегда будет рядом, я вообще не уверена, что наша банда будет существовать.
Мы настолько привыкли преодолевать что-то, выживать и в бурю, и в шторм; но что мы будем делать в покое?
Страшный вопрос. Очень. Быть может, самый страшный из всех.
Правда открывается. Точнее падает, как от эффекта домино. Одна за другой. Но столько в воздухе озлобленности, наутюжено, наэлектризовано. Радиоактивно.
«Надеюсь, после всего этого в нас останется хоть что-нибудь человеческое». Беспокоился Денис.
«Надеюсь, что после всего этого останемся Мы…» Беспокоюсь я.
Сижу под обстрелами таких свирепых и отравленных взглядов, все помнящих, либо предубежденных, как у отца Дениса. Но мне всё равно. На более-менее эмоции выводит Оля. Её признание заглушает боль от моего вопроса.
«Я не хотела той смерти, не думала, что до этого дойдет. Я никогда не хотела смерти. Ни маминой, ни…»
Она с этим живёт? Она плачет по ночам? Она тоже себя в чём-то винит? В смерти мамы? В смерти нерожденного малыша?
Но это же Оля! Ядовитая тайпана, злобная, яростная, беспощадная сводная…
Все о чём-то спорят, Оля повышает голос, Денис поднимается с диванчика, а я сижу, как в прострации. Как будто в ушах вода, и я не хочу наклонять голову набок, чтобы она вытекла. Не хочу. Нужно, необходимо, но мне страшно.
Что я ещё услышу, если смогу слышать?
— Являясь основным и самым крупным спонсором лицея, настаиваю на том, чтобы Тузов Амир продолжил своё обучение здесь! — С надменным превосходством произносит отец Дениса.
Он вступается за Тузова? Я не ослышалась? Правда?
Это для этого он сюда пришёл, это так он спасает сына Русланы? Нет слов… Хотя нет, есть!
— Правильно! Родному сыну можно проспонсировать только охрану, которая не пустит его к маме. — Вырывается почти сразу, как осознаю размах бессовестного предательства.
Не стала уточнять про клинику, про палату. Про особый случай… или, как назвал мой отец, «недоразумение». Точно семейное дело, не хватало ещё и это взрыхлить.
— Все вон из моего кабинета! — Взъерепенился Николай Петрович, который, кажется, даже покраснел от гнева.
Мы его довели. Семейным довели.
— Детей забираю, а родители могут быть свободны. — Послышалось от двери.
Голос зычный, вкрадчивый, громовой. Грудной. Властного приказа, приговора, приводящегося в исполнение немедленно.
Все синхронно оборачиваемся. У двери стоит мужчина, взрослый, но не пожилой. В форме, в орденах. Мужчина военной выправки и недюжинной силы.
Полковник?!
— Вы вообще кто такой? — Взметнулась Руслана, на всякий пожарный схватив Амира за плечо.
— Марш за периметр этого абсурда! — Приказал мужчина, немного повысив голос.
Смотрел он при этом исключительно на нас. Меня, Дениса, Олю и Амира. Взрослых игнорировал, как настоящий командир ослушавшихся!
Это дед Дениса?! Он такой, такой… Неповторимый!
— Никуда мой сын не пойдет с этим! Он его бьёт. — Руслана уничижительным взглядом стрельнула в сторону Дениса, который до сих пор стоял около Тузова и Маргариты.
Я не могу увидеть эмоции Дениса, одну лишь спину. Но то, как она выпрямилась, как расслабились сжатые в кулак руки, говорит о многом. Об очень многом!
— Мой внук слабаков может только убить. — С неприкрытым уважением и восхищением сказал полковник.
Да, это точно он!
Я в шоке, как теперь прийти в себя. Нужно послушать его, да? Что же делать? Как же быть…
Денис оборачивается на меня, протягивает руку. Вкладываю свою в большую и сильную его, и мы направляемся к выходу. Без слов. Он слушает деда беспрекословно? Вот так?
Хотя о чём это я. Как?! Как Такого можно ослушаться. От одного взгляда дурно становится, а я не мальчик, я не привыкла к командам, таким приказам. А каково же тогда им?
Оля молча примыкает к нам с Денисом. Я смотрю только на мужчину. Рассматриваю. Невоспитанно пялюсь. Не могу ничего с собой сделать, загипнотизировал, приковал, не отодрать!
Морщин почти нет. Но об скулы можно порезаться, нос прямой, покатый лоб, глаза — две черные бездны. Виски чуть тронуты сединой, но в целом волос серебрится лишь слегка. Лицо выбрито гладко-гладко. Мужество и мужественность воплоти!
— Идёшь? — Спрашивает он у Амира.
И по тону понятно, что спрашивает в последний раз. Уговаривать не будет. Такие не плачут, такие не уговаривают, такие не проигрывают.
— Ты куда? — Только по ошарашенному голосу Русланы понимаю, что Тузов тоже присоединился.
— Что вы делаете? — Промямлил и мой отец. Для приличия заботы, наверное. — Оля, ты куда?
Полковник открыл нам дверь и жестом показал, чтоб выходили. А сам всё же обернулся на родителей.
— А вы подумайте, кого вырастили и тем ли спонсорам доверились!
Дверь захлопнулась. Мы молчали, не переглядывались, не взрывались, как фейерверки ещё минут пять назад. Молчали и разглядывали неожиданного Кесаря.
Как можно так обуздать тех, кто хотел друг друга изрешетить?
КАК?!
Но мы идём следом. Ступая шаг в шаг, как заговоренные. Не знаем, куда, зачем, почему. Но идём.
И только мысли ещё могут поражаться, тело давно сдалось.
Выходим с лицея, проходим двор и садимся в предложенный уазик болотного цвета. Так, если я переживу эту жизнь, то мне уже ничего и никогда не будет страшно. Обещаю!
(Черновик)
В окно замечаю Машу, встревоженную, не по погоде одетую, точнее выскочившую прям так, в форме. Она мне что-то кричит, я лишь пожимаю плечами, отрицательно покачиваю головой в знак «тебя не слышу».
Подруга машет своим телефоном, потом пальцем показывает на меня. Не успеваю достать свой из кармана, как слышу властное:
— Это хорошо, что нам напомнили. Не привыкну, что вы филёров за пазухой носите. Сдаём! — Полковник обернулся, осмотрел всех сидящих в машине и протянул нам какую-то коробку.
Телефоны собирает. Надо же!
Мой попискивает от сообщений, их прерывает звонок мамы, но протягиваю свой «филёр» командиру. Сказал сдаём — значит сдаём, пока сами не сдались. Тем более все только меня ждут. Удивительно, но Тузов первым сбросил мобилу в коробку. И именно сбросил — выкинул, как будто она ему руки жгла.