Поэт добавляет: «Я не могу без слез вспоминать этот эпизод. Пение заглушало рев танковых двигателей» [Долматовский 1973:167–168]. Среди девушек оказались его знакомые из Воронежского медицинского института, с которыми он встречался в 1942 году под Сталинградом, куда они отступили. В источниках упоминается об экипажах тонущих кораблей или о приговоренных к смертной казни, которые пели перед смертью. Необходимо дополнительное исследование, чтобы проверить эти рассказы, но нет сомнений, что песня не знала границ и помогала людям сохранить силу и национальную гордость даже перед лицом смерти.

Песня на фронте

Солдатам на фронте музыка тоже позволяла снять напряжение, приносила радость. Это доказывают многочисленные письма с благодарностями за концерты, фильмы, пластинки, которые получали артисты, побывавшие на фронте. За время войны Утесов получил 2433 письма только с просьбой исполнить песню «Мишка, Мишка» («Мишка-одессит») [Лобарев 1994: 141]. А сколько всего писем он получил со своим джаз-оркестром, невозможно сосчитать. Шульженко тоже получала много писем, старалась отвечать на каждое и отправляла фотографию, если просили. С некоторыми поклонниками у нее завязывалась даже постоянная переписка. После выхода фильма «Концерт фронту» к ней обращалось множество солдат с просьбой прислать слова «Синего платочка» [Шульженко 1985: 108–109, 190]. Интерес солдат к музыке выходил за рамки переписки с артистами. Несмотря на то, что им приходилось постоянно носить вещмешок за плечами, некоторые бойцы как зеницу ока берегли патефон, пластинки и музыкальные инструменты. Солдат Второго кавалерийского корпуса Павел Гвозданов носил патефон с набором пластинок, в том числе своей любимой певицы Лидии Руслановой, в огнеупорной коробке. На привалах он заводил патефон, который исправно работал, потому что Павел бережно ухаживал за ним (Скипенко Г. Лилась песня на передовой // Советский патриот. 1970. 22 февр.). В письме, адресованном Клавдии Шульженко, солдат писал, что в отряде есть патефон и его слушают, когда стрельба затихает: «Пластинок у нас немного, есть и ваши. Мы ставим их, пока не сотрутся» [Шульженко 1985: 193]. Приведем письмо медсестер горнострелкового полка Г. Сивовой и Е. Черновой:

Мы любили песни Шульженко. Берегли несколько пластинок и старенький патефон. Собирались в землянке бойцы разных батальонов. К нам шли под пулями, в дождь, в пургу. Зима в горах – настоящий огонь. Обнимем патефончик и замрем. Кто еще так поет! Как услышим про старые письма, про руки, так и переворачивается все внутри. Дом вспоминаем, танцы в парке… [Лобарев 1994: 103].

Если у людей не было музыкальных инструментов или проигрывателя, они могли иногда воспользоваться оборудованием передвижных агитклубов, которые курсировали по военным частям.

Когда профессиональные бригады и ансамбли выступали с живыми концертами на фронте, реакция публики была разнообразной и всегда очень эмоциональной. На героическую песню слушатели могли ответить дружным вставанием. Это происходило при первых исполнениях «Войны священной» и «Песни о Днепре». В ответ на другие песни суровые, усталые лица постепенно смягчались, солдаты начинали улыбаться, могли рассмеяться. Часто после исполнения той или иной песни следовали оглушительные аплодисменты, а некоторые солдаты открыто плакали. Зоя Гайдай, украинская певица, вспоминала: «Мне пришлось видеть, как на глазах этих мужественных людей, которые только что вышли из боя, блестели слезы. Однако это не были слезы слабости. Когда концерт закончился, один боец вскочил и поклялся артистам, что будет бить врага еще яростней, чтобы отомстить за родную землю». Однажды бригада, в которую входила Зоя Гайдай, целый день добиралась до пункта N. по непролазной грязи, машины то и дело застревали, приходилось их вытаскивать, разлившуюся реку переезжали на грузовике вброд, а в конце попали под бомбежку. «Но нас ждали бойцы, прибывшие с передовой линии, – продолжает Зоя. – И мы немедленно забыли о своей усталости, как только увидели перед собой этих людей, которые уже давно не слышали никакой музыки, кроме артиллерийской. Как нас слушали, с каким восторгом принимали! Этого не забыть никогда!» [Красильщик 1987: 183–184]. Оперная певица из Казахстана Куляш Байсеитова писала: «Мы постоянно убеждались, что наши выступления являлись для бойцов и командиров не только кратковременным развлечением, но огромной духовной зарядкой» [Красильщик 1987: 185]. Солдаты часто просили прислать артистов, ждали их приезда с нетерпением, просили повторить любимые песни на бис, иногда раз по пять подряд. Один исполнитель, побывавший на фронте, рассказывал, что слушатели постоянно требуют популярных боевых песен, а если профессиональный певец не знает их, испытывают глубочайшее разочарование, поэтому приходится осваивать новый репертуар на ходу (Житомирский Д. Фронт и песня // Литература и искусство. 1942. <дата нрзб> С. 3). Наряду с этим, фронтовики хотели песен лирических, поясняя, что бойцов не нужно призывать бить врага: они и так этим занимаются каждый день. Им хочется чего-то другого – например, лирики и юмора («Литература и искусство» от 15.02–22.02.1942. Статья В. Сурина и Р. Бахраха).

Лидия Русланова, которая завоевала популярность и много гастролировала еще до войны, поняла, что во время войны потребность в музыке возросла. Если до войны она исполняла не более трех-четырех песен, невзирая на просьбы публики, то с наступлением войны пела столько, сколько просили. Она подолгу не могла заснуть, обдумывая свой репертуар, с тем чтобы он отвечал потребностям людей, которым нужна радость, когда смерть совсем рядом. Она вспоминала, как жадно люди слушали Хенкина и потом закидывали его заявками, как просили песен о любви, о девичьей верности: когда кругом грязь, кровь, смерть, хочется красоты, жизни. Певица уговаривала себя: «Спи, Дуня, тебе же, дорогуша, завтра рано вставать, ехать к танкистам» (История одной песни // Говорит и показывает Москва. 1990. № 42.).

Концерты на фронте устраивали не только профессиональные артисты, посещавшие войска, но и сами солдаты – иногда под руководством штаба, иногда по собственной инициативе[40]. Борис Белоус, который командовал сначала батальоном, а затем полком 8-й армии ВВС, вспоминал:

Моральный настрой личного состава вызывал большое беспокойство. Сдача Харькова и Киева, отступление на восток сильно подействовали на солдат и командиров. Надо было что-то с этим делать, и зимой 1941–1942 года во время затишья на Юго-Западном фронте мы организовали ансамбль художественной самодеятельности. Даже в самые трудные дни под Сталинградом наш ансамбль внушал летчикам веру в то, что победа все же будет за нами (Борис Павлович Белоус, 10.01.1993. Письмо в собственности автора).

Иван Климов, актер, служивший в армии, читал стихи и пел песни товарищам. В конце концов, когда полк месяц стоял на отдыхе под городом Цесисом, ему поручили создать ансамбль: «Мы сейчас после тяжелых боев, есть у нас дней сорок на отдых – надо бойцов