Но, став национальной героиней, мисс Найтингейл не зазналась и не превратилась в матрону, поучающую, что и как надо делать, она по-прежнему была, если так можно выразиться, на переднем крае борьбы за доступность и высокий уровень медицины. По ее инициативе одна за другой открывались сестринские школы, организовывалась система районных медсестер, которые оказывали первую помощь на дому, открыта школа акушерок и, наконец, была создана Британская ассоциация медсестер, а затем и Международный совет медсестер.

Все это не прошло незамеченным, и в 1907 году король Эдуард VII удостоил ее одной из высших наград Британии – ордена «За заслуги». Не стало Флоренс Найтингейл в 1910 году, но фонд ее имени существует и поныне.

Больше того, вскоре после ее кончины была учреждена «Медаль Флоренс Найтингейл», которой награждаются медсестры и санитарки, которые, как говорится в регламенте, в мирное или военное время отличились своей храбростью и исключительной преданностью больным, раненым, а также помогли людям, чье здоровье было под угрозой. Есть в положении об этой медали и весьма существенная приписка: медаль может быть присуждена посмертно, если та, кому она предназначена, погибла, исполняя свой долг. Как ни грустно об этом говорить, но таких медалисток немало, особенно много их стало во время войны, когда первую помощь они оказывали на полях сражений, во время бомбежек, артобстрелов и газовых атак.

– Ну, что скажешь? – не без гордости за свою землячку поинтересовалась леди Херрд, когда Борис отложил брошюру.

– Грандиозно! – воскликнул Борис. – Спасибо, что просветила, я обо всем этом ничего не знал. Но какова женщина, а! Никогда бы не поверил, что такие жертвенницы существуют не только в книгах, но и на самом деле. Вот тебе и слабый пол! – продолжал восхищаться он. – Но любить такую женщину не просто трудно, а невозможно, ведь, отдавая всю себя людям, она ничего не оставляет семье, то есть мужу и детям. Держу пари, что замуж Флоренс Найтингейл так и не вышла.

– Как ни грустно об этом говорить, но ты прав, – вздохнула леди Херрд. – Больше того, судьбу мисс Найтингейл разделили все ее ученицы. Когда мисс Найтингейл было за восемьдесят, а она к этому времени ослепла, ее как-то спросили, не жалеет ли она о том, что так и не обзавелась семьей. «Нет, – ответила она, – так уж, видно, предопределило провидение. Быть незамужними, но отдавать свои душевные и физические силы людям – это судьба всех женщин, которые стали моими последовательницами. Впрочем, я допускаю, что могут быть исключения», – добавила она, как всегда, обворожительно улыбнувшись.

– И эти исключения есть? – поинтересовался Борис.

– Может быть, но я о них не знаю, – снова вздохнула леди Херрд. – Во всяком случае, среди членов фонда замужних дам нет: там либо вдовы, либо разведенные, либо старые девы. Зато от дела их ничто не отвлекает, и работают они не за страх, а за совесть.

Те несколько дней, которые Борис Скосырев предавался любовным утехам, для его друзей стали самыми трагичными. Все началось с того, что полковник Касадо, который командовал республиканской армией Центрального фронта, поднял мятеж против коммунистов. Он возмутился тем, что их лидеры, призывая к борьбе до последней капли крови, готовили самолеты для бегства за границу. Больше того, Касадо вступил в переговоры с Франко, обещая в обмен на почетную сдачу в плен открыть фронт на Мадрид.

Это привело в бешенство командира первого корпуса майора Барсело, который обвинил Касадо в измене и бросил свой корпус против бывшего командира. Так на подступах к Мадриду вспыхнула, по сути дела, вторая гражданская война. Бои были такие ожесточенные, что Франко даже придержал своих марокканцев, позволив республиканцам без помех уничтожать друг друга.

И надо же так случиться, что в один из таких боев ввязался Василий Зуев. В батальон своего старого приятеля, капитана Альвареса, Зуев приехал по журналистским делам и вначале ничего не мог понять: одни республиканцы поливали из пулеметов других, а потом сходились в таких нещадных рукопашных, что был даже случай, когда один ударил другого по голове гранатой, та взорвалась и разнесла на куски обоих.

– Что за чертовщина? – недоумевал Зуев. – Объясни наконец, что здесь происходит? – тряс он за грудки капитана. – Вы же все испанцы!

– За теми холмами, – махнул перебинтованной рукой капитан, – тоже испанцы, но они наши враги, потому что фашисты. А теперь к ним присоединились трусы и продажные твари, которые еще вчера называли себя республиканцами. Твой дружок, кстати, среди них.

– Дружок? – не понял Зуев. – Это кто же такой?

– Сержант Хименес. Помнишь, ты с ним соревновался в стрельбе из пистолета?

– Да ну?! Не может быть! Он же подарил мне вот этот значок, – отвернул Зуев лацкан куртки, – и сказал, что теперь чемпион Каталонии я.

– Увы, – вздохнул капитан, – мозги Касадо задурил не одному ему. Так что ты во весь рост не разгуливай, стреляет-то Хименес отменно, и я не удивлюсь, если, увидев тебя, он захочет вернуть свой значок.

Но до встречи с Хименесом пока что не дошло. На закате, когда солнце било в глаза солдатам Альвареса, откуда-то из-за холмов послышался приглушенный вой.

– Шакалы? – насторожился Зуев.

– Хуже, – мгновенно побледнел капитан. – Марокканцы. Видно, каудильо решил помочь Касадо выбить нас с этих позиций.

– Дай-ка бинокль, – протянул Зуев руку. – И верно, марокканцы, – протер он запыленные стекла бинокля. – А что это сверкает перед их физиономиями?

– Кинжалы. Они атакуют с кинжалами в зубах.

– Господи, как страшно, – хмыкнул Зуев. – Как бы в штаны не наложить. А воют-то зачем?

– Это их боевой клич.

– И что?

– А то, что на многих это действует, и я не раз видел, как наши солдаты в панике бросали винтовки и спасались бегством.

– Давай-ка, капитан, проучим этих детей пустыни, – облизнул пересохшие губы Зуев. – Ты готовь людей к контратаке, а я прилягу у «максима». Не тушуйся, капитан, – проверил он пулеметную ленту, – пуля длиннее штыка! Так что, когда дойдет до рукопашной, половины этих вояк не будет.

– Я скажу, что с нами «Грандо руссо»! – повеселел капитан. – Это моих ребят вдохновит.

– Валяй! – поставил нужный прицел Зуев. – И знаешь что, оставь-ка на всякий случай винтовочку, я ее хорошо знаю, наша, «мосинская», у нее что приклад, что штык проверены стократно. Мало ли, а вдруг до траншеи добежит какой-нибудь плюгавый арапчонок, так будет чем встретить. А то совсем, понимаешь, распустились: то воют, то ножичками пугают. Ты своим так и скажи: штык – в пузо, прикладом – по зубам! Да посильнее, чтобы ножичком и подавились. Но пасаран! Уж здесь-то они не пройдут, за это я ручаюсь: зубы выбьем, языки оторвем – и вся недолга.

И вот показались первые цепи, скорее, даже не цепи, а толпы. То ли от безнаказанности, то ли в расчете на панику среди республиканцев, марокканцы атаковали тесной и бестолковой гурьбой.