засаленности, пыльных бумаг и главное — запах шубы. Не той шубы, которая соболиная, и не той, под которой селёдка, а той, которая покрывает стены камер. Шуба — это такая толстая неровная штукатурка, застывшие каменные лохмотья — чтобы нельзя было ничего написать на стене. Да, но и помыть её тоже нельзя. Об неё рвётся любая тряпка, любая швабра превращается в щепки. Зато к ней прекрасно липнет грязь и пыль, всё это забивается в поры шубы навсегда. Вместе со всеми микробами и грибками. Со всеми палочками Коха. Вот этой дрянью в основном и пахнет, всё остальное — как ветка жимолости в коктейле «Слеза комсомолки».

…Немного отвлекаясь от тюремных запахов, вверну про комсомолку. Есть такая народная песня «Течёт речечка». В классическом приглаженном варианте — казак просит командира отпустить его домой. Но есть каторжный вариант, я люблю его в исполнении Хвоста, Алексея Хвостенко:

Течёт речечка, да по песочечку, Да бережочек моет. Молодой уркан, молодой жульман Начальничка молит: «Ох начальничек, ключик-чайничек, Отпусти на волю! Может, ссучилась, может, скурвилась На свободке дроля!» «Отпустил бы тебя на волю, Да воровать будешь! Ты напейся воды холодной — Да про любовь забудешь». «Пил я воду, да пил холодную, Пил — не напивался! Любил девочку да комсомолочку, Да с нею наслаждался». Эх, гроб везут да коня ведут, В степи волки воют — Молодая да комсомолочка Жульмана хоронит.

Вот казалось бы — причём тут комсомолочка? Конечно, марксизм случайностей не отрицает, опять же, известная песня про дочь прокурора (да хотя б у того же Хвоста в репертуаре), которая тоже наверняка была комсомолочкой, признаёт тягу подрастающей смены коммунисточек к жульманам.

Сюжет известный и древний, как мир: барышня и хулиган, принцесса и свинопас, суеверный красавец из преступного мира и дочь прокурора Нинка. Галина Леонидовна Брежнева и цыганский барон.

Но вот молодой уркан-жульман с комсомолочкой где-то по времени и пространству не совпадают, что-то там топорщится. А топорщится там шансоньеточка. Изначально молодой уркан любит шансоньеточку. Потом это слово стало непонятным, и появилась комсомолочка. А уж вариация с казаком и командиром — это вообще, конечно, песня про балалайку в исполнении народного хора с припевом «тумбалала».

В общем, комсомолочками там и не пахло. А уркан — понятно и тогда, и всегда.

В общем, свежеоткинувшегося уркана в метро вы почуете скорее не зрением, а носом. От него пахнет шубой, въевшейся в кожу. А в местах общепита вы легко его опознаете, потому что быстро ест, загораживая локтями еду. У кого-то это относительно быстро проходит, у кого-то нет.

Заграничные тюрьмы пахнут по-разному. Норвежские, датские, шведские вообще не пахнут. Или пахнут обычным домом. Не улавливает нос никаких таких особенностей.

Немецкие пахнут ремеслом. Вот здесь кто-то что-то клеил, столярка, здесь камень обрабатывают, здесь автомастерская, а вон в том крыле живут вьетнамцы, сами себе готовят, что слышно за версту.

Французские тюрьмы пахнут Францией. В Марселе Марселем, в Париже Парижем. Только этот запах концентрируется. Его можно в банках продавать.

С Украиной не так. СИЗО пахнут людской скученностью, сыростью, дешёвым табаком и нищетой. Зато зоны пахнут селом, хлебом и мальвами — хотя хлеб и мальвы тут лишнее, конечно, можно просто сказать — селом. Ну, считайте, что это я строку гоню.

Впрочем, есть исключение: в зоне для несовершеннолетних мальчиков отчётливо пахло пубертатными половыми страданиями. Что вернуло меня в собственный пубертат: я тогда отчётливо чуяла, что мальчики резко запахли чем-то странным, неприятным для меня, чем-то таким диким, древним, натуральным — и посходили с ума. Но они перестали года через два, а я и забыла. А в этой детской зоне недалеко от Полтавы я снова вдруг встретила этот запах резкого любовного томления без шансов. По своему преклонному возрасту я должна была, по идее, посчитать этот запах ностальгически милым, но нет. Он, конечно, отталкивающий. Меня всегда интересовало, как мальчики расстаются со своей девственностью, кто им даёт первый раз. Видимо, тот — та, — у кого нет обоняния. Но спасибо этим солдаткам невидимого фронта. Даже так: земной вам поклон.

Да что ж такое. Что ни напишу — всё на тюрьму сбиваюсь. Пора и про любовь.

Я

Искала тебя

Ночами чами чами чами

Тиндер

Пока мой прекрасный муж Козлов уходил от меня к моей соведущей и, собственно, начальнику Маше Макеевой, на меня ссыпалось довольно много внезапных проблем, большая часть которых была из разряда нерешаемых.

Главный вопрос с ВНЖ разрешился с помощью синагоги и крестного знаменья. Параллельно разбирала завалы в «Руси Сидящей».

Козлов явно собирался устроить «Осенний марафон» и метаться как можно дольше от одной к другой, но мне стало немного не до него. Конечно, в душе была рваная рана от такого свинства, и она до сих пор и не думает зарубцеваться, я просто оставила её и обхожу. Но там были и забавные моменты.

— Оля, давай поговорим.

— Ну, давай. Только отложи уже телефон и перестань переписываться с Машей, когда ты собрался со мной поговорить.

— Как я могу перестать, когда она мне пишет? Но я хочу остаться с тобой.

— Тогда забань её, например.

— Ну нет, я никогда никого не баню. Она мне пишет, я отвечаю. Это же культурно?

Очень. «Осенний марафон» сто раз смотрела, люблю это смешное кино, но оно точно не про меня.

Я подумала, что пора сходить на свидание. И завела себе Тиндер. Довольно