XVIII

Внутреннее состояние России к октябрю 1917 года. – Немецкое наступление в конце сентября. – Волнения в Петербурге. – Образование Военно-революционного комитета. – Решение поднять восстание. – Работа Военно-революционного комитета. – Агитация за восстание. – «День Совета» 22 октября. – Последние мероприятия Военно-революционного комитета. – Требование к штабу округа и воззвание к населению. – Заявление Троцкого. – Укрепление Смольного. – Переезд в Смольный Ленина. – Меры правительства. – Ночь и день 24 октября. – Начало столкновений. – Ночь на 25 октября, захват правительственных зданий

Внутреннее положение России к октябрю 1917 года было таково. Повсюду шли беспорядки на почве продовольственного и аграрного вопроса, а во многих местах царила просто анархия, проявления которой не поддаются классификации. На Юге, в Одесском районе, замечалось погромно-еврейское настроение. В сентябре продовольственные беспорядки имели место: 2 сентября в Житомире, 11—28-го – в Харькове, 12—15-го – в Тамбове, 12-го – в Уфе, 13-го – в Киеве и Полтаве, 14-го – в Казани, 17—19-го – в Орле, 19-го – в Екатеринбурге и Бахмуте, 21-го – в Одессе, 24-го – в Кишиневе, 25—26-го – в Бендерах, 28-го – в Севастополе, 30-го – в Мелитопольском и Днепровском уездах Симферопольской губернии, в конце сентября – на Дону и по многим другим пунктам.

В Ташкенте начавшиеся 10 сентября на почве продовольствия беспорядки перешли в настоящий бунт. Местный Совет рабочих и солдатских депутатов выбрал Исполнительный комитет и постановил принять власть в свои руки.

Попытка командующего войсками генерала Черкеса арестовать комитет кончилась арестом его самого и других чинов правительства. Для подавления восстания и покорения краевой советской власти правительству пришлось командировать в Ташкент целый карательный отряд, который 26 сентября положил конец восстанию.

В деревне начались аграрные беспорядки. Изверившиеся в разрешении вопроса о земле правительством, крестьяне, подстрекаемые агитаторами всяких партий, начали сами разрешать земельный вопрос. Крестьяне громили помещичьи усадьбы, уничтожали инвентарь, делили землю.

Особенно сильно аграрные беспорядки проявились в сентябре в Бессарабской, Тамбовской, Саратовской и Херсонской губерниях. Правительство пыталось было действовать строгими мерами, но при всеобщем бесправии и безначалии это повело лишь к усилению хаоса. Власти на местах не было. Временное правительство эпохи князя Львова само уничтожило ее и видело ныне плоды своей революционной политики.

Среди развивавшейся анархии росло недовольство правительством, которое многое разрушило и ничего не создало. Недовольство перекидывалось в армию. В армии царил хаос. После Корниловского выступления исчезли последние остатки порядка и дисциплины. Приближалась осень. Говорили о возможности зимней кампании. Дезертирство возросло до невероятных размеров. Солдаты хотели домой. Бесчисленное количество ходоков с фронта докладывали большевистским лидерам, Петербургскому Совету, что ждать уже надоело, и, если до ноября не будет мира, солдаты бросят окопы и уйдут домой. Во всем видели неумение справиться с делом со стороны правительства. Толпа, народ, солдаты думали найти выход в советской власти. Эта последняя отождествлялась с большевизмом. Популярность ее росла тем более, что лозунги ее были красивы и обещали все блага. Приученная правительством к власти Советов и комитетов в армии, солдатская масса в большинстве хотела иметь эту власть повсюду в стране.

В Петербурге в течение сентября за переход власти к Советам высказались следующие собрания рабочих: общее собрание Арсенала; митинг завода «Старый Парвианен»; Петербургский Трубочный завод; общее собрание завода Лесснера; митинг, организованный журналом «Работница»; общее собрание василеостровских рабочих; завод «Вулкан»; рабочие Монетного двора, завода Растеряева, общества «Зигель», завода оптики, Акционерного общества кожевенного производства, сапожной фабрики Вейса; Невский судостроительный, Ижорские заводы, Русско-Балтийский механический, Сестрорецкий завод и некоторые другие. В начале октября настроение рабочих повышалось.

Об отношении крестьянства к новому, пропагандируемому большевиками типу власти можно судить по следующему.

На состоявшемся 18 сентября в Петербурге совещании местных Советов крестьянских депутатов за коалицию «без кадетов» высказались Исполнительные комитеты крестьянских Советов Владимирской, Рязанской и Черниговской губерний, также депутаты 11-й и 12-й армий.

Против же всякой коалиции вообще были Исполнительные комитеты Советов крестьянских депутатов Бессарабской, Воронежской, Калужской, Кубанской, Минской, Псковской, Саратовской, Сырдарьинской, Тобольской, Херсонской, Ярославской, Пензенской, Петербургской, Подольской, Смоленской, Уфимской, Харьковской губерний; области войска Донского, 4, 5, 6 и 8-й армий, а также Исполнительные комитеты Севастопольского Совета депутатов от армии и флота, Финляндских Советов и Закавказской Краевой центральной крестьянской организации.

Что касается местных рабочих Советов и солдатских Советов, то 18 сентября на заседании Демократического совещания от большинства их представителей была прочитана декларация ярко большевистского характера, которая оканчивалась положением: «Только тесный союз между всей городской и сельской демократией, пролетариатом и армией в борьбе против всех контрреволюционных сил осуществит великие задачи, перед которыми история поставила Россию».

26 сентября Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов принял резолюции о том, что Кронштадтский гарнизон и рабочие решительно отказывают в какой-либо поддержке «правительству предательства» и что «только через Советы может быть организована власть революции». Совет настаивал на немедленном созыве съезда Советов.

В те же дни соединенное заседание Гельсингфорсского Совета рабочих и солдатских депутатов, областного комитета и Центробалта, с участием ротных комитетов, приняло решение не повиноваться правительству.

К «советизму» склонялись и провинциальные рабочие, и солдатские массы.

Проводниками же в жизнь этого стихийного стремления к «советизму» в глазах рабочих и солдатских масс являлись только большевики. «Советизм» отождествлялся с большевизмом.

Правительство не понимало большевизма, не учитывало его силы и после Корниловского выступления явно потворствовало ему в лице его главнейших руководителей. Арестованные в июле большевики освобождались из-под стражи, хотя предъявленные им тягчайшие обвинения не допускали этого по закону, в порядке применения мер пресечения способов к уклонению от суда и следствия.

Все дело большевиков сперва затягивалось политично, а затем, с назначением министром юстиции социал-демократа Малянтовича, пошло если не к юридическому, то к фактическому прекращению. Новый министр юстиции вмешивался в дело следствия, принимал рабочие и матросские депутации и, говоря с ними как «товарищ» по партии, подавал им ободряющие надежды.

В то же время новый генерал-прокурор, вопреки мнению причастных к делу следователей и прокурорского надзора, развивал теорию о маловажности дела и необходимости его прекращения, чем немало смущал подчиненных ему лиц судебного ведомства. Газеты разглашали о либеральном направлении нового министра юстиции. Бесхарактерный, он плыл по течению. Бывший же генерал-прокурор, глава правительства Керенский, бездействовал. Между тем по должности Верховного главнокомандующего дело о группе лиц, обвиняемых в государственной измене, должно было интересовать его более, чем кого-либо другого.

Голосом вопиющего в пустыне являлись статьи Бурцева, которыми он хотел воздействовать на правительство.

«…Пусть правительство поймет, прежде всего, – писал он 30 сентября, – что гельсингфорсские „товарищи“ с их воззваниями к всеобщему