— Ты поедешь на грязном верблюде и будешь ехать до тех пор, пока он не падет от истощения и не сдохнет от жажды. Если я еще когда-нибудь увижу тебя или услышу, что ты продолжаешь существовать, я собственными руками задушу тебя и уничтожу плод твоих чресел. А теперь вон отсюда!

Он выпустил обезумевшую от горя женщину и понесся назад, в покои Хюррем.

Прячась в самых темных углах покоев, валиде-султан с тяжелым сердцем наблюдала за происходящим; ее грызла мучительная тревога.

Сулейман стоял на коленях рядом с диваном Хюррем. Молясь Аллаху, он подносил ее безвольную руку к своим губам и плакал. Изгнав из Стамбула Махидевран, он переселил Гюльфем, Ханум и всех черных евнухов в другие покои, чтобы никто не мешал ему быть с любимой. Давуда он поселил у себя; по ночам они оба сидели у постели любимой.

Хафса с ужасом смотрела на Давуда. Открывшаяся ей правда наполняла ее ужасом.

Всю ночь они сидели молча. Сулейман прижимался губами к руке и запястью Хюррем; он радовался, когда слышал слабый пульс, и не переставал молиться. Молитва вселяла в его душу пусть небольшую, но надежду.

Давуд положил дрожащую руку ему на плечи.

Вдруг Хюррем приподнялась и громко закричала.

Мужчины в тревоге отпрянули. Хафса подбежала к дивану и принялась укачивать роженицу. Хюррем застонала и, открыв глаза, наполненные слезами, потянулась к Сулейману и Давуду. Оба взяли ее за руки. Гневно глядя на мужчин, Хафса провела рукой по тугому животу Хюррем.

— Ребенок выходит, — встревоженно прошептала она. С сомнением покосившись на Давуда, она сдернула с Хюррем покрывало. Огромный живот ходил ходуном.

Мужчины сидели, оцепенев от ужаса. Они чувствовали себя совершенно бесполезными, никчемными.

— Сынок, поддержи свою любимую, иначе я не смогу сделать свое дело.

Сулейман поспешно влез на диван и лег рядом с Хюррем. Роженица, раздираемая мучительной болью, всей тяжестью навалилась ему на грудь, а он крепко обнял ее и прижался щекой к ее щеке. Хафса встала в ногах дивана и нащупала головку ребенка.

Хюррем чуть слышно застонала, и головка скрылась в ее лоне, и почти сразу хлынула кровь. Сулейман старался держать ее как можно нежнее; его слезы падали на ее измученное страданиями лицо. Давуд погрузился в мрачные раздумья, сжимая ее руку в своей.

— Хюррем! — плача, позвала Хафса. — Тужься, дорогая. Выталкивай ребенка наружу!

Роженица пробормотала что-то нечленораздельное, слабо хватаясь за Давуда и поворачивая голову, чтобы посмотреть в глаза Сулейману.

— Ребенок важнее меня, любимый. Пожалуйста, помоги ему появиться на свет… — с трудом прошептала она.

Сулейман коснулся губами ее щеки, но ничего не ответил, он отчаянно старался сдержаться от проявлений своего горя.

Тело Хюррем сотрясалось в схватках; она снова закричала от боли.

Хафса наклонилась к ее ногам, глядя, как во второй раз показываются черные волосы ребенка, слипшиеся от крови.

Она нахмурилась и посмотрела на Хюррем и Сулеймана. Затем жестом подозвала к себе Давуда.

— Давуд! Подойди сюда. Мне понадобится твоя сила, чтобы извлечь ребенка.

Его передернуло; лицо побелело от страха, но он выполнил приказ валиде-султан. С трудом подойдя к ней, он положил ладони на внутреннюю поверхность бедер Хюррем. Скоро его руки стали скользкими от крови. Он как мог помогал любимой. Вот его пальцев коснулся затылок ребенка… Он ахнул от ужаса.

Хюррем заплакала от бессилия. Сулейман нежно обнял ее, беспомощно глядя на валиде-султан и Давуда. Вдруг фаворитка обмякла и потеряла сознание в его объятиях. Он в страхе вскрикнул.

— Сулейман! — закричала Хафса. — Надави ей на живот! Нельзя допустить, чтобы ребенок снова ушел внутрь, иначе мы потеряем обоих!

Она вскочила и выбежала в соседнюю комнату. Через несколько минут вернулась с острым кинжалом. Наклонившись к Давуду, она заглянула ему в глаза.

— Я рассчитываю на тебя, Давуд. Готовься принять ребенка.

Он кивнул.

Валиде-султан приложила острие кинжала к плоти Хюррем — над самой головкой ребенка. Сулейман надавил ей на живот. Лезвие прорезало плоть, и ребенок, захлебываясь, вышел на свет… Хрустнула смещенная кость Хюррем.

Давуд держал на руках маленький комочек. Его жгли слезы радости и горя. Хафса бросила кинжал на диван, выхватив у него младенца, подняла его в воздух и ловко хлопнула по спинке. Вначале он не подавал признаков жизни — как и его мать. Хафса еще раз шлепнула новорожденного. Малыш дернулся, закашлялся и задышал. Потом громко, пронзительно закричал, отчего все находящиеся в комнате вздрогнули. Обессиленная Хафса передала ребенка Давуду и, перевязав пуповину, перерезала ее острым кинжалом. Затем жестом приказала Давуду отойти. Теперь ей предстояло позаботиться о роженице. Давуд молча расположился на диване. Пока Хюррем лежала без сознания, мужчины согревали ее тело своим теплом и прижимали ребенка к ее едва бьющемуся сердцу. Слезы градом лились из глаз обоих.

Хафса как могла постаралась остановить кровь и обработать рану, которую сама же и нанесла. Она покрыла поверхность раны густым слоем целебной мази и как можно глубже затолкала в зияющую рану тампон. Схватила Хюррем за левую ногу, глядя в лицо лежащей без сознания женщины, а затем перевела взгляд на охваченных ужасом мужчин по обе стороны от нее.

— Держите ее крепче, — прошептала она.

Убедившись в том, что они оба крепко держат Хюррем, она дернула ее за ногу, вправляя сустав. Послышался щелчок; Хюррем передернуло, и она громко вскрикнула, не приходя в сознание.

Младенец взял материнскую грудь и принялся сосать ее.

— Больше я ничего не могу сделать, — с трудом проговорила Хафса. — Нам остается лишь любить ее и просить Аллаха, чтобы Он, если хочет, забрал Хюррем к себе в свой дворец… быстро и без мучений. — Валиде-султан подошла к изголовью дивана и взяла на руки ребенка. Нагнувшись, она поцеловала Хюррем и своего сына. А затем коснулась губами щеки Давуда, замешкавшись лишь на миг, чтобы взглянуть в его заплаканные светло-карие глаза. Круто развернувшись, она вышла из комнаты.

На небе показался молодой месяц. Сулейман, покачивая Хюррем на руках, нес ее по парку Топкапы. Она безвольно льнула к нему, но все же слабо улыбнулась, прижавшись щекой к его груди.

— Морской воздух пойдет тебе на пользу, мой сладкий тюльпан, — прошептал Сулейман, которого еще тревожило состояние любимой.

Они медленно двигались по парку, под ветвями величественного бука. Сулейман то и дело останавливался, чтобы любимая могла насладиться красотой и ароматом цветов. Когда они дошли до Прибрежного павильона, он крепче обхватил ее обессиленное тело и взошел по ступенькам на закрытое со всех сторон возвышение. Хюррем посмотрела на панораму Золотого Рога и Босфора, которая раскинулась перед ними, и улыбнулась, увидев Давуда, который сидел на мягких подушках, держа на руках маленького Джихангира. Сулейман уложил Хюррем на диван, а затем, после того как Давуд передал ей младенца, оба мужчины обняли хрупкую жизнь, которую они едва не потеряли.