class="a">[894]

82 И тень, чьей славой Пьетола[895] славней

Всей мантуанской области пространной,

Сложила бремя тяготы моей.

85 А я, приняв столь ясный и желанный

Ответ на каждый заданный вопрос,

Стоял, как бы дремотой обуянный.

88 Но эту дрему тотчас же унес

Внезапный крик, и показались тени,

За нами обегавшие утес.

91 Как некогда Асоп или Исмений[896]

Видали по ночам толпу и гон

Фивян во время Вакховых радений,

94 Так здесь несутся, огибая склон, —

Я смутно видел, — в вечном непокое

Те, кто благой любовью уязвлен.

97 Мгновенно это скопище большое,

Спеша бегом, настигло нас, и так,

Всех впереди, в слезах кричали двое:

100 «Мария в горы устремила шаг,[897]

И Цезарь поспешил, кольнув Марсилью,

В Испанию, где ждал в Илерде враг».[898]

103 «Скорей, скорей, нельзя любвеобилью

Быть вялым! — сзади общий крик летел. —

Нисходит милость к доброму усилью».

106 «О вы, в которых острый пыл вскипел

Взамен того, как хладно и лениво

Вы медлили в свершенье добрых дел!

109 Вот он, живой, — я говорю нелживо, —

Идет наверх и только солнца ждет;

Скажите нам, где щель в стене обрыва».

112 Так встретил вождь стремившийся народ;

Одна душа сказала, пробегая:

«Иди за нами и увидишь вход.

115 Потребность двигаться у нас такая,

Что ноги нас неудержимо мчат;

Прости, наш долг за грубость не считая.

118 Я жил в стенах Сан-Дзено[899] как аббат,

И нами добрый Барбаросса правил,

О ком в Милане скорбно говорят.[900]

121 Одну стопу уже во гроб поставил

Тот, кто оплачет этот божий дом,

Который он, имея власть, ославил,

124 Назначив сына, зачатого злом,

С душой еще уродливей, чем тело,

Не по уставу пастырствовать в нем».[901]

127 Толпа настолько пробежать успела,

Что я не знаю, смолк он или нет;

Но эту речь душа запечатлела.

130 И тот, кто был мне помощь и совет,

Сказал: «Смотри, как двое там, зубами

Вцепясь в унынье, мчатся им вослед».[902]

133 «Не раньше, — крик их слышался за нами, —

Чем истребились те, что по дну шли,

Открылся Иордан пред их сынами.[903]

136 И те, кто утомленья не снесли,

Когда Эней на подвиг ополчился,

Себя бесславной жизни обрекли».[904]

139 Когда их сонм настолько удалился,

Что видеть я его уже не мог,

Во мне какой-то помысел родился,

142 Который много всяких новых влек,

И я, клонясь от одного к другому,

Закрыв глаза, вливался в их поток,

145 И размышленье претворилось в дрему.

ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1 Когда разлитый в воздухе безбурном

Зной дня слабей, чем хладная луна,

Осиленный землей или Сатурном,[905]

4 А геомантам, пред зарей, видна

Fortuna major там, где торопливо

Восточная светлеет сторона,[906]

7 В мой сон вступила женщина: гугнива,

С культями вместо рук, лицом желта,

Она хромала и глядела криво.[907]

10 Я на нее смотрел; как теплота

Живит издрогнувшее за ночь тело,

Так и мой взгляд ей развязал уста,

13 Помог ей тотчас выпрямиться смело

И гиблое лицо свое облечь

В такие краски, как любовь велела.[908]

16 Как только у нее явилась речь,

Она запела так, что я от плена

С трудом бы мог вниманье уберечь.

19 «Я, — призрак пел, — я нежная сирена,

Мутящая рассудок моряков,

И голос мой для них всему замена.

22 Улисса совратил мой сладкий зов

С его пути;[909] и тот, кто мной пленится,

Уходит редко из моих оков».

25 Скорей, чем рот ее успел закрыться,

Святая и усердная жена[910]

Возникла возле, чтобы той смутиться.

28 «Вергилий, о Вергилий, кто она?» —

Ее был возглас; он же, стоя рядом,

Взирал, как эта чистая гневна.

31 Она ее схватила с грозным взглядом

И, ткань порвав, открыла ей живот;

Меня он разбудил несносным смрадом.

34 «Я трижды звал, потом оставил счет, —

Сказал мой вождь, чуть я повел очами. —

Вставай, пора идти! Отыщем вход».

37 Я встал; уже наполнились лучами

По всей горе священные круги;

Мы шли с недавним солнцем за плечами.

40 Я следом направлял мои шаги,

Изогнутый под грузом размышлений,

Как половина мостовой дуги.

43 Вдруг раздалось: «Придите, здесь ступени», —

И ласка в этом голосе была,

Какой не слышно в нашей смертной сени.

46 Раскрыв, подобно лебедю, крыла,

Так говоривший нас наверх направил,

Туда, где в камне лестница вела.

49 Он, обмахнув нас перьями, прибавил,

Что те, «qui lugent»,[911] счастье обрели,

И утешенье, ждущее их, славил.

52 «Ты что́ склонился чуть не до земли?» —

Так начал говорить мне мой вожатый,

Когда мы выше ангела взошли.

55 И я: «Иду, сомненьями объятый;

Я видел сон и жаждал бы ясней