«Они не смогут мне ничего предъявить, — пыталась успокоить себя Анна. — Сейчас город все еще страдает от эпидемии, но жизнь не стоит на месте. Так и должно быть».

Она не могла не заметить, что Брейфогель не отрываясь смотрит на нее, и чувствовала себя неуютно.

— Приведите свидетелей, — раздался голос.

Анна взглянула на движение в толпе. Она не могла припомнить, чтобы хоть с кем-то из батраков обошлась худо. Люди, которые служили у нее, всегда получали хорошие деньги. Поэтому Анна знала, что среди них не могло быть свидетелей, которые могли бы дать показания против нее. Прислуга останется ей верна, в этом она была уверена.

Анна расправила плечи, но потом оцепенела. Перед ней стоял человек, которого она давно не видела и надеялась, что больше никогда не увидит. Его ледяные, мертвые глаза приковывали к себе. «Пит Штедефройнд», — пронеслось в голове у Анны, и ее желудок тут же свело спазмом. Он был не один. Рядом с ним шел бледный мужчина, который устроился к ней на фирму незадолго до эпидемии, — Утц.

Анна невольно вздрогнула. У нее возникло дурное предчувствие, но все же она решилась принять его на работу. Сейчас она смотрела на его перекошенное злой усмешкой лицо и спрашивала себя, встречалась ли она с этим человеком раньше и есть ли у него причины, чтобы разрушить ее жизнь. Но как ни силилась, Анна не могла этого вспомнить…

Часть седьмая

На дне

Октябрь 1874 — май 1875 года

Глава первая

— Помните эпидемию желтой лихорадки в Буэнос-Айресе? — Падкий на сенсации Умберто закатил глаза и вытянул губы.

— Поговаривали, что более зажиточные горожане тогда окончательно переселились на северные возвышенности, в Белграно, — сказал дон Рикардо.

Виктория подняла голову и прислушалась, играя на новом пианино, которое недавно приобрела семья Сантос.

«Буэнос-Айрес, — подумала она. — В Буэнос-Айресе живет Анна». Виктория продолжала наигрывать мелодию, которую повторяла снова и снова.

«Но мне нет до Анны никакого дела. Я забыла ее». Пальцы Виктории двигались вяло, в таком же ритме шла и ее повседневная жизнь: монотонные дни, которые начинались с чашки чая летом в шесть часов, а зимой в восемь. Чай приносила ей в комнату служанка Розита. Потом начинался завтрак. Иногда Виктория отправлялась на прогулку, а после проводила много времени на веранде, иногда с детьми, иногда одна. Порой донья Офелия поручала ей следить за служанками, когда те мели двор, чистили плитку в первом патио или убирали в комнатах, стирали, гладили или латали белье и одежду в задней части второго патио. В двенадцать часов семья обедала, потом начиналась сиеста, которая длилась до четырех часов. Между шестью и семью часами был легкий ужин — рыба на гриле с овощами или густая кукурузная похлебка, эмпанады и фрукты.

Бóльшую часть времени она проводила в одиночестве, но послеобеденное время в кругу семьи Виктория ненавидела еще больше. Ее раздражало позвякивание фарфора, праздные разговоры, которые ни к чему не вели, потому что говорить было не о чем. Не было дел, которыми она могла бы заняться. У Виктории не было никаких обязанностей, донья Офелия не брала ее с собой даже на благодетельные мероприятия.

«Наверное, все-таки можно умереть от скуки».

Пальцы Виктории наигрывали какую-то мелодию. Было только одно занятие, которое хоть немного разнообразило ее жизнь и которое Виктория по возможности скрывала от родни. Легкая улыбка появилась на ее губах. Мысль о запретном плоде заставляла ее сердце биться быстрее.

Она сыграла короткий отрывок из пьесы Бетховена «К Элизе» — совсем недурно. Донья Офелия, удивленно подняв брови, взглянула на невестку. Говорили, что мать Умберто когда-то хорошо играла на пианино. Не сводя глаз со свекрови, Виктория взяла несколько фальшивых нот. Они с доньей Офелией никогда не будут дружить, никогда не найдут общих интересов.

Кто-то постучал в дверь. Спустя мгновение в комнату с шумом ворвались Эстелла и Пако. Как обычно, дети бросились к деду, Эстелла — со звонким смехом, Пако — со свойственной ему неуклюжестью. Дон Рикардо, шутя, грозно зарычал на внуков, и те рассмеялись. Служанка в это время внесла сдобные булочки для детей. Что бы ни говорили, а дон Рикардо умел обращаться с малышами. По крайней мере, сердцами внуков он завладел полностью. Пако протянул руки к деду, и тот усадил его на колени. Виктория перестала играть, когда Пако прильнул к груди деда и взглянул на Викторию большими, очень темными глазами. У нее сжалось сердце.

С тех пор как родился сын, она постоянно боялась, что кто-нибудь узнает, чей это ребенок на самом деле. Когда-нибудь кто-нибудь задаст себе вопрос, почему у мальчика такие темные глаза и волосы.

Донья Офелия не раз обращала на это внимание. Сейчас свекровь протянула руки, и Пако, соскользнув с колен дона Рикардо, бросился в объятия бабушки. Виктории больше всего сейчас хотелось отнять ребенка у этой женщины. У нее свело желудок от одной мысли о том, что Эстелла никогда не получит столько же любви и ласки от доньи Офелии.

Но, казалось, дочь Виктории не страдала от недостатка внимания со стороны бабушки. Она была более самостоятельной, чем младший брат, часто играла одна и реже требовала ласки.

Сейчас Эстелла сидела на краю пушистого ковра и играла с новой куклой.

Виктория неожиданно встала.

— Я немного погуляю в саду, — сказала она.

Дон Рикардо кивнул, протягивая Пако мисочку dulce de leche. Донья Офелия и Умберто молчали. Пако тоже не взглянул на мать. Та не спеша подошла к двери.

Виктория пробежала через патио и веранду и очутилась в саду. Было уже довольно тепло. Гравий шуршал под ногами. Мимо пролетела большая голубая бабочка. Виктория слышала стрекотание кузнечиков, визг мартышек. Строй муравьев-листорезов пересекал тропинку.

Виктория ускорила шаг и поспешила прочь от того места, где она так часто завтракала, когда Анна и Юлиус гостили у нее. Теперь она вынуждена была признать, что тогда не чувствовала себя одинокой. В те дни рядом с ней был и Педро… У Виктории встал в горле ком, на глаза навернулись слезы. Она быстро сглотнула.

В конце небольшого сада, где заканчивалась дорожка, посыпанная галькой, и заросли становились гуще, Виктория пошла медленнее. Наконец она остановилась. Где же он? Неужели не пришел? Неожиданно ее стало знобить. Может, позвать его?

— Альберто?

Ей пришлось повторить это имя трижды, пока Альберто Наварро не вышел из-за рожкового дерева. Прежде чем она успела пожаловаться, он подхватил ее на руки. Его молодое красивое лицо сияло.

«Девятнадцать лет, — подумала Виктория, — ему недавно исполнилось девятнадцать».

— Ты скучала по мне, Виктория? — спросил он. — Ты скучала по мне, моя красавица?