— Коллеги, на повестке дня у нас два вопроса. Первый: нам нужно пресечь деятельность преступ… тьфу, диверсионной группы противника. Второй: у этой самой группы есть заложники, минимум — одна девочка, возможно — отец этой девочки. Кстати, сколько девочке лет, кто-то поинтересовался?

Мы с Вовой смущенно потупились, но нас выручил Андрей:

— Восемь лет. Соседка сказала. — Правильно, он же ее допрашивал и, скорее, по привычке поинтересовался составом Светиной семьи.

— Вступать в переговоры, как мы привыкли, у нас не получится — никаких требований нам предъявлять не будут, разве что выпить йаду всем личным составом или убить себя об стену, — еще и хохмит, черт этакий, — но боюсь, что наши оппоненты до такого не додумаются. Отсюда вопрос: у кого какие мысли?

— Мысль следующая: ждать на том же самом месте они не будут — слишком велик риск засветиться. По направлению в сторону базы не пойдут, деревня близко, да и небезопасно это для них. Скорее всего отойдут еще дальше, но вдоль дороги. Если Света им позвонит, они должны иметь возможность в течение короткого времени оказаться у дороги. Сидеть там постоянно и пытаться захватывать всех подряд проезжающих — опять же бессмысленно, раз они уже просекли фишку с мобилами, то должны сообразить, что первый же ушедший от них человек наведет на них всю окрестную ЧК, — изложил свою версию Володя.

— Логично. Могу добавить следующее: если они рассчитывают на звонок Светы, то должны просчитать и вариант, что это будет подстава, — за первой машиной может идти вторая с кучей «волкодавов». Значит — должны оставить группу, которой будет по силам «волкодавов» отсечь — где-то за километр-другой от основной засады.

— И с ребенком кого-то должны оставить, а уж если папаня цел — то точно оставят.

— Радиста. Первая группа, когда дуром полезла, своего «маркони», тем не менее, в Крысаничах оставила. Скорее всего, это у них предусмотрено — рация-то — тяжелая, особо не натаскаешься, — вставил свои пять копеек Гриша.

Ну да, не натаскаешься. Если радист там кабан, хотя бы вполовину от тебя, то он две такие рации потащит и не поморщится.

— Место засады мы установить можем, — включился в разговор местный особист. Через коллег выйдем на оператора, он даст привязку по соте в три секунды — это даже не вопрос. Точность, конечно, будет не очень, но все лучше, чем ничего.

— А точнее никак нельзя определить? В городе у нас пеленговали телефон с разбросом в тридцать метров.

— Вова, это не город, да и с техникой у них тут не очень, а если и «очень», то она сейчас загружена так, что «варягам» к ней доступа не будет, — пришлось мне вернуть фэйса с небес на землю.

— Ну и что нам тогда даст привязка?

— Хотя бы готовность к моменту нападения, — все мы как-то разом решили, что ловить будем на живца.

— Не будут они нападать. Если пойдет закрытая машина, в которой будет один водитель — будут тормозить, стрелять сразу точно не начнут — им ведь неизвестно, есть кто-то в кузове или нет, так что постараются сначала взять водителя и только потом «приступят к ликвидации» — и то, если приступят.

— Михалыч, а вот здесь ты прав, водителя они брать будут — на безрыбье и рак рыба, а на безрачье и рыба раком станет.

— Тогда предлагаю дубль два. Если немцы сидят в засаде, то в момент остановки грузовика будут наблюдать за ним во все глаза. Отлично. Если опять сработать «Вьюшкой»?

— Можно, но зависит от того, насколько далеко от дороги они будут. Если дальше чем метрах в десяти, может сорваться.

— Тогда нам нужно сделать так чтобы не сорвалось — надо, чтобы немцы были у дороги.

— А как?

— Есть другой вариант, — похоже, Игорю опять пришла в голову какая-то штука. У «Вьюшки» световой эффект в темноте выше на порядок значит, нужно ехать, когда уже стемнеет — немцы, кстати, волей-неволей при таком раскладе ближе к дороге сядут — ПНВ у них всяко нету.

— А сроки? Ей же сказали — в течение суток!

— А она и позвонит в течение суток — ночью суток еще не пройдет. Но я бы предложил, чтобы сейчас тоже позвонила — мол, машина пойдет за продуктами для беженцев, повар с базы сказал, а какая — пока неизвестно, может, кого из беженцев пошлют, а может, с базы водителя отправят, если хотите, чтобы позвонила, когда машина пойдет — дайте с ребенком поговорить, убедиться, что дочка жива.

— В целом — принимается. Осталось два вопроса: что делать с группой прикрытия, а что — с радистом?

— С группой? Они, как взрывы услышат, пойдут к своим — не сразу, но пойдут. Раз ночь — пойдут вдоль дороги, скакать по лесу в темноте они не смогут. А у нас что есть? У нас есть ПНВ. А у них ПНВ нет. Выделим человек десять — пока будем с радистом разбираться и с засадой, они вернутся обратно и вдоль дороги на обочине залягут — по пять человек с одной стороны, по пять — с другой. Как только видят кого-то — сразу огонь на поражение, без разговоров.

— А радист?

— С радистом сложнее.

— Так. Стоп. Мы еще не узнали, кто у нас «везунчик» — ну, тот, о которого Гриша клешню повредил. Да и с «первенцем» можно плотнее поработать насчет того, какой такой Сухов — в смысле, кто у них там радистом трудится. Глядишь, чего и выйдет — до вечера у нас все равно время есть.

— Все это, конечно, хорошо, вот только у меня десятка ПНВ нет, — решил огорчить нас Старый, — так что давайте как-то по-другому с группой прикрытия решать.

— Ну, это даже не вопрос, — выручил нас особист, — дадим, конечно, на благое дело. У нас они есть, только твои-то как, ими хоть раз пользовались?

— Научатся. У вас тут тир есть закрытый?

— Тир? Тира нет. А вот свет на втором подземном этаже выключить можно, так что потренироваться на кошках возможность будет. Ты-то сам как, владеешь?

— Пользовался, было дело.

— Значит, решили. Андрей, мы с тобой и Володей займемся «первенцем», а со вторым пусть опера поработают — в игры с соцзаконностью можно не играть, не тот случай.

— А что там, кстати, с «привлеченными» и Зазой?

— Да ничего. Вечером машина должна подойти из военкомата, мужиков из беженцев забрать — и этих им сдадим, дело им найдут.

— Зазу пока оставьте. Он нам для работы с немцем пригодится. — Гриша явно замыслил что-то недоброе. — Я ему, мля, такое Гуантанамо организую — век будет помнить. Так, коллега, — обратился он к особисту, — а как бы нам тет-а-тет пообщаться?

— Легко, — особист расплылся в улыбке до ушей. Слова о «Гуантанамо», похоже, ему понравились.

До отъезда на операцию решили провести над пленными немцами еще один психологический эксперимент. Взяли их с собой на ужин, который на этот раз был значительно вкуснее, чем завтрак и обед, — видимо, все-таки пошевелились снабженцы — не знаю, наши или белорусские, хотя похоже, что разница постепенно стирается — вроде уже действует объединенное российско-украинско-белорусское командование. Ужин по нашей просьбе в термосах принесли в наш «гостевой домик», туда же привели немцев, с которых даже сняли наручники. Несмотря на их диверсионную подготовку, выходок с их стороны мы не опасались: единственное, что пришлось сделать в процессе подготовки к опыту, убрать из кухни домика микроволновку — ее наличие могло вызывать у «первенца» абсолютно ненужные вопросы. А смысл опыта заключался в том, что ужинали мы в комнате, в которой был телевизор — точнее, не телевизор, а плазменная панель. А по телевизору шли новости, которые немцы, вместе с нами поглощавшие картофельное пюре с гуляшом, внимательно смотрели. О том, что такое телевизионные передачи, «первенец» знал — сказывался все-таки образовательный уровень — но вот то, что они были такого качества, в цвете и со звуком… М-да, немцы были просто потрясены. К нашему удивлению, до «новостей» показывали очередную серию «Братанов» — правда, уже самый конец, ничего нового для пленных там не было — разве что непривычные для них прически части персонажей. А вот новости… Новости были, как говорится, то, что доктор прописал. Ведущая «НТВ» начала выпуск с сообщений собственных корреспондентов с разных участков фронта. Первым показали улыбающегося старшего лейтенанта с жовто-блакитными нарукавными нашивками — этот деятель без особого напряга сжег двадцать восемь немецких танков. Алекс, когда услышал эту цифру, завопил, не сдержавшись, что это пропаганда. Ор продолжался ровно до того момента, пока не показали танк этого старлея — самый банальный «Т-64». Рот Алекса захлопнулся, он нервно сглотнул. Старый, комментируя происходящее, сказал, что старлею вообще-то надо бы дать по башке — на его-то машине — и всего двадцать восемь, правда, возникшее недоразумение тут же разрешила ведущая, сообщившая, что танки у немцев на данном участке фронта просто кончились. Так что Сане пришлось взять свои слова обратно — ну не виноват же старлей, в самом деле, что танков у фрицев оказалось меньше, чем снарядов в боекомплекте. Следующим был сюжет о работе дивизиона белорусских «Буков» — там впечатлений было немного, ибо съемки гаснущих отметок на ИКО под аккомпанемент команд офицера наведения немцам ни о чем не говорили, а взмывающие ракеты, где-то в отдалении что-то поражающие, выглядели, конечно, красиво, но не очень впечатляюще. Зато потом… Потом показали работу Российской армии на Брестском направлении. Сначала пошли кадры, снятые, видимо, с беспилотника — по крайней мере, так было сказано в комментариях. Камера показывала немецкую танковую или моторизованную часть на марше. Немцы бодренько двигались в темноте, соблюдая правила светомаскировки — вот только в инфракрасном диапазоне они были как на ладони. Их было достаточно много — колонна растянулась, наверное, на несколько километров. Следующими пошли кадры, показывающие, как офицер в звании полковника отдает приказ майору — звука не было, но ситуация была понятной. А потом… Потом показали, как на самым наглым образом освещенной юпитерами телевизионщиков площадке задирают вверх свои трубы четыре установки «Смерчей». Огонь они открыли одновременно — немцы, пораженные возможностью видеть ночью, как днем, отложив ложки (вилок как колющих предметов им не дали), прильнули к экрану. Кадры, переданные с беспилотника, — снимала уже обычная камера — явили для них, наверное, ту картину, которая может ждать их армию в том месте, куда она бодро, с барабаном на шее и отправляется, — то есть в аду. Вдоль дороги прокатился огненный шторм — там горело все. На закуску показали кадры, снятые в этом же месте уже поутру, зрелище, надо сказать, не для слабонервных. Немцы встали так же плотно, как и шли, — остовы того, что когда-то было танками, бронетранспортерами и автомашинами, еще дымились, вдоль колонны ходили немцы и подбирали останки погибших в ходе удара. Апофеозом для немцев стало сообщение улыбающейся ведущей о том, что в момент удара колонна находилась в пятидесяти пяти километрах от позиций военнослужащих Н-ской гвардейской артиллерийской бригады. Далее пошли внутренние новости — показали, к примеру, Сергей Адамыча, который, брызгая слюной, рассуждал о неадекватном применении силы и о том, что немецкий народ не несет ответственности за преступления режима, который если и хуже, то совсем ненамного, чем тот, который установлен в нашей стране двуглавым тандемом. Показали Михал Борисыча, шившего рукавицы, сидя под лозунгом «Все для фронта, все для победы» (видать, этот просто не знал, что сказать, — с одной стороны, конечно, кровавая гебня, а с другой — холокост-то никто не отменял). Далее пошли вести с международной арены — тут мы сочли уместным убрать звук, ибо нефиг. Подробности о переносе немцам знать было пока рановато.