На другой день мой дебют у американцев: сменил я легкомысленные шорты на интеллектуальные брюки и поспешил в зал за столик с микрофоном. Народ подходил резво, вскоре все заполнили, в первом ряду владыко Василий и отец Иосиф, краткая интродукция, а дальше пошли уже вопросы. Да и вопросы ли это были? Не вопросы, а сплошное волнение: как бы не разорвали мы друг друга в клочья в борьбе за демократию, не запустили бы по недоразумению ракеты в сторону США или, не дай бог, не взорвали бы самих себя, отравив заодно полмира!

Тут уж я, конечно, начал успокаивать (больше всего самого себя), что, мол, не до такой степени мы потеряли голову, не надо верить всем нашим болтунам, все, что ни делается, – к лучшему. И перевел поток в русло экономики, отвлек намеренно, ибо любой американец – экономист, и жаждет разобраться в нашей плановой. Перешел я к хвалебным одам в адрес рынка, частной собственности, свободного предпринимательства и прочих ранее запретных плодов, пел я во весь голос, а в душе порой содрогался: приватизация? Да у нас же денег у большинства нет! А возрадуешься ли ты, певец, если в номенклатурном доме поселится кавказский овощной магнат? Намного ли это лучше, чем партайгеноссе? Или хуже? Прислушался я к себе, когда затянул о свободной экономике, без которой не может быть демократии, – душа ныла, демократия такая не радовала, в голову лезли полки с порно, голые зады и черт знает что.

И вдруг мелькнуло: пусть лучше народ в кино на «Освобождении» сидит или «Клятву» смотрит с Геловани-Сталиным, чем тешится всеми этими кинг-конгами. Перешел я к историческим переменам, сулившим, наконец, столь желанный мир, и совсем разбушевался мой внутренний голос: какой тут, к черту, мир, когда режут и убивают по всей стране, когда беженцы и перепуганные меньшинства? Уж не входим ли мы в эпоху новых войн за передел мира, а точнее, одной шестой нашей планеты?[104]

Чуть подпустив слезу, заговорил я об альянсе Горбачева и американского президента, выразил скромную надежду, что хлынет к нам западный капитал, а душа съежилась от ужаса: ведь скупят все, черти, за понюшку табака, если доллар идет все выше, скупят все, гады!

Ох уж эти американцы, и смех и грех! Одна старушка вопрос задала, почему плохо покрасили какой-то дом в Казани, другой дядя насчет памятников Ильичу, впрочем, к концу круиза американцы привыкли к этим памятникам и даже полюбили их. В Угличе американская бабка в кофте подошла к бюсту вождя, словно к родному, и воскликнула с чувством: «О, да это же тот самый парень, который устроил всю эту хреновину (fuss)!»

Полтора часа отвечал я на вопросы публики, закончил на бравурной ноте, загремели аплодисменты, кое-кто подошел, восхитился, пожал руку, вручил визитную карточку. «Это было великолепно!», «Просто потрясающе, никогда в жизни не слышал ничего подобного!» Раньше принимал я вежливость американцев за искреннее восхищение своей эрудицией и ораторскими талантами, а каждую визитную карточку за приглашение погостить в США. Эти иллюзии уже угасли давно. За завтраком соседка по столу, переводчица американской фирмы из второго поколения русской эмиграции, сообщила ласково, что «все остались очень довольны», ободряюще это прозвучало, но, главное, пожертвовала она мне свою порцию сыра (то ли диету блюла, то ли жалко меня стало) и дарила его весь круиз.

На следующий день снова Волга с церквушками-одиночками по берегам, издали они словно гордые дворцы, и не видно туристам разрушенных и загаженных помещений, снова стоянка и снова церкви, церкви, только ухоженные, для туристов. Тут-то и донесся до меня слух: мол, советские туристы (их тоже допустили на борт) несколько обижены, что их обошли, – чем они хуже американцев? И почему бы не устроить «мост» на манер Познера? Клюнул я на эту удочку, решил превратиться в Познера, заболел тщеславием и выполнил-таки волю народа, рассадив в зале наших и не наших друг против друга, а сам уселся, дубина, за столик посередке, дабы творчески жонглировать страстями аудитории.

Блин пошел комом уже на представлении сторон: что тут за советская публика? Публика заерзала и зашепталась, группа кооператоров на всякий случай отрекомендовалась как «люди с предприятия», путешествующие за счет «социальных фондов», и только один смельчак гордо заявил, что он зарабатывает достаточно бабок и может себе позволить истратить 1300 рэ на поездку по Волге. Дальше наших потянуло на митинги, и они обрушились со всей страстью на Горбачева и правительство, не умевших управлять государством. Признались в нищенстве и пожелали услышать от иноземцев надежные рецепты выхода из экономического кризиса.

Все эти сумбурные речи, превращенные переводом в тошнотворную тягомотину, сразу выбили штурвал из рук новоявленного Познера, и корабль помчался на рифы: «мост» уже выродился то ли в треск высоковольтных линий, то ли в разговор под водой. Один чикагский бизнесмен неожиданно призвал не увлекаться идеями равенства и братства, не завидовать богатым, а трудиться! да! да! работать, работать и работать! А американка-дантистка ударила, словно обухом по голове: только учение Маркса спасет СССР и весь мир.

Советская публика от такого нокаута глухо застонала, особенно когда оказалось, что дантистка с мужем, профессором музыки катаются, как сыр в масле, в фешенебельном особняке под Нью-Йорком, где, как известно, даже негры пешком не ходят и сколько пожелают пьют коктейли в собственных утепленных бассейнах под банановыми пальмами. Стонали хором: вы у нас поживите с вашим Марксом, у нас! Вы знаете, что значит заработать 1300 рэ. на этот чертов круиз?! (это в то время!). Или вам лектор мозги пудрил? А я не пудрил, я честно объявил, что по статистике наша средняя зарплата чуть больше 200 рублей, причем со свойственным мне остроумием добавил, что существуют три вида лжи: ложь, подлая ложь и статистика, – эту шутку я тоже лет пять обсасывал, – все, как обычно, чуть не рухнули со стульев.

Наши продолжали бубнить: для нас такой круиз- это роскошь, а для вас даже за океан махнуть – все равно что высморкаться, для вас это семечки. Одна тетушка в очках с цепочкой, от волнения она не представилась, все пальцем грозно трясла, словно к позорному столбу пригвождала: «Вы нам скажите, во сколько вам обошелся этот круиз, – тогда и поговорим!»

Неожиданно взорвались от возмущения янки: «Думаете, нам так легко деньги зарабатывать? Думаете, что мы не вкалываем?» Причем стоимости круиза никто не назвал, загорланили разом о высоких налогах, ренте и ценах, как-то незаметно все перевернули, затемнили и увели в сторону. Но тетушка непоколебимо стояла на своем: сколько?! Выручил отец Иосиф, приближенный Родзянки, кожей почувствовал опытный человековед, что православные не успокоятся, не разойдутся с миром, пока не обрящут истину, встал спокойно отец и, как на отчетно-выборном собрании, объявил просто, что тур стоил по 3200 долларов с носа на две недели (самолет туда и обратно около 2000, неделя в Ленинграде и Москве плюс неделя на пароходе).

Наши возликовали: так это даже по заниженному курсу аж 100 000 рублей! Так кому же на свете жить хорошо, вам в своих Штатах или нам, мужикам, на Руси? Я уже давно понял, что сел в лужу, – «мост» разламывался на куски, кто-то зевал, а кто и просто уходил из зала. И все я ждал момента, чтобы по познеровски всех примирить, все уладить и всем вместе порадоваться, что вот наконец мы, туристы, и познакомились. Лишь только лихорадочно поплыл я в эту сторону, как вылез американец, с персональным компьютером, который времени зря не терял и рассчитал, что для покупки тура за 3200 баксов, разумеется, при выплате всех федеральных и прочих налогов, при доходе 20 000 баксов в год американец должен трудиться 58 дней, при доходе 40 000 – 29 дней, при доходе 70 000 – 16 и три четвертых дня, и так эта таблица поднималась все выше и выше. Дальше расчеты вышли за пределы моего понимания и приняли характер космический: зарплата соотносилась с индексом роста цен, развитием международной обстановки, стоимостью доллара на биржах. Компьютер выделывал чудеса и проглядывал ситуацию до середины следующего века.