– Я помню танцы, но…

Очередной раскат грома и несколько пронзительных воплей заставили ее остановиться.

– Иди. Я останусь здесь, обещаю.

Ленор развернулась и побежала по коридору вслед за младшими сестрами.

Молния сверкнула в опасной близости от окна, и я отпрянула, закрывая руками уши: за вспышкой последовал оглушительный грохот. В оконных рамах зазвенели стекла. А что, если молния попала в дом?

Сверху послышался леденящий душу вопль. В памяти всплыли воспоминания о маминых родах, но я почему-то думала, что Морелле еще рано рожать. Даже если близнецы были зачаты до свадьбы, о чем постоянно твердила Камилла, сейчас все равно шел только шестой месяц. Наверное. В любом случае было рано. Слишком рано.

Я мерила шагами комнату, словно зверь, загнанный в клетку. Истошные крики Мореллы становились все громче, разъедая мое сознание, словно смех Косамарас. Неужели близнецы тоже были частью сделки? Или Морелла? Скольким людям суждено умереть в этот день?

По дому прокатился долгий громкий вопль, и наступила зловещая тишина. За окнами бушевала буря, сверкали молнии и рокотал гром, но на четвертом этаже было тихо. Я осмелилась выйти в коридор и напрягла слух, чтобы услышать крик ребенка.

Тишина. И голос Камиллы:

– Аннали! Аннали, ты нужна нам прямо сейчас!

Ворвавшись в спальню, я ощутила резкий запах железа. Спутанные простыни напоминали кровавое месиво. Малыши родились.

Морелла откинулась на мягкие подушки в полубессознательном состоянии. На мгновение мне показалось, что она мертва, но потом я заметила, как вздымается ее грудь. Папа стоял на коленях рядом с кроватью, держа ее за руки, и шептал молитву.

– Что с малышами? – выпалила я, вдруг ощутив давящую тишину.

Камилла обернулась и показала мне сверток, укрытый одеялом. Я боялась, что она отшатнется от меня, как Онор и Мерси. По ее лицу струились слезы, и я поняла, что не ошиблась в расчетах. Роды начались раньше времени.

Камилла молча протянула мне малыша. Откинув запачканную кровью пеленку, я увидела красивое маленькое личико с закрытыми глазами, которым не суждено открыться. Это был мальчик. Единственный сын папы. Мертворожденный.

– Что случилось? – тихо спросила я. Второго ребенка нигде не было. Видимо, этот родился первым. Если в этот кошмарный день Морелле предстояло родить второго, ей срочно нужно было отдохнуть.

Камилла тревожно покосилась на кровать и поманила меня в коридор. Я не могла оставить брата – пусть даже такого маленького и мертвого, – поэтому взяла его с собой, поглаживая крошечную спинку в надежде на то, что он все-таки очнется.

– Она уже была в родах, когда мы пришли. По ее словам, схватки начались резко и сразу усилились. Утром, за завтраком, все было хорошо, но потом… Такое сильное кровотечение! Я не могла понять, нормально ли это. Но думаю, что нет. – Камилла запястьем смахнула прядь с лица. Я еще никогда не видела ее такой изможденной. – Она начала тужиться, и он появился вместе с потоком жидкости и крови. Папа поймал его и… он не закричал. Папа похлопал его по спине, но ничего не произошло. Я больше не могу. По крайней мере, одна. Я знаю, что ты не совсем в порядке, Аннали, но тебе нужно собраться. Мне нужна моя сестра, – закончила она, подавив всхлип.

– Ох, Камилла! – Я крепко обняла ее, не думая ни об ее окровавленной одежде, ни об обвинениях, ни о сделке. Когда она обняла меня в ответ, я испытала блаженное облегчение.

– Что происходит с нашей семьей? – Камилла уткнулась мне в плечо, и я с трудом различала ее слова. – О чем ты говорила внизу? Что еще за сделка?

– Кассиус…

Камилла отшатнулась от меня, и я замолчала, заметив в ее глазах тревожный блеск.

– Я думаю, кто-то в этом доме заключил сделку с одним из демонов – Вискарди. Сначала я подумала, что это мог быть папа, чтобы зачать близнецов. Потом заподозрила Стерланда. Но теперь я вообще ничего не понимаю.

– Это Кассиус тебе рассказал? – спросила Камилла. В ее голосе звучало сомнение, но не было злости.

Я усмехнулась горьким, как слишком крепко заваренный кофе, смехом.

– Он рассказал мне очень многое, но теперь я не знаю, что было на самом деле, а что нет. Вот сейчас, например. Мы правда стоим здесь и разговариваем? А что насчет него? – Я чуть приподняла малыша на плече. – Он правда мертв или это иллюзия?

– Иллюзия? – переспросила Камилла. – Я не понимаю, о чем ты. Конечно, он мертв. Прислушайся к его грудке: сердце не бьется. Послушай его легкие: в них никогда не было воздуха.

– А может быть, она хочет, чтобы нам так казалось.

Камилла раздраженно топнула ногой:

– Кто она? О ком ты говоришь?

– Косамарас, – ответила я, круговыми движениями поглаживая спинку нашего крошечного братика. – Она может заставить нас видеть все, что ей заблагорассудится. Например, капитанского сына, о котором никто никогда не слышал.

– Эх, Аннали, – с пониманием вздохнула Камилла, положив мне руку на плечо. – Но зачем ей было приходить в наш дом? Чем мы ее разозлили?

Я видела, что она хочет услышать меня, хочет поверить в мои слова, но не могла понять, что она чувствовала на самом деле: доверяла ли она тому, что я говорю, или ей просто было легче согласиться, чем думать, что ее сестра – убийца.

– Она служит Вискарди. И по условиям сделки она должна нас мучить.

Камилла посмотрела на меня усталым, обреченным взглядом:

– Верити умерла, да?

– Я не знаю.

Внезапно из глаз хлынули слезы и стало трудно дышать. Косамарас добралась до нее, и я никак не смогла это предотвратить. Я больше никогда не увижу ее задорную улыбку и веселые зеленые глаза.

– Думаю, да, – тихо добавила я.

Камилла всхлипнула и прикусила тыльную сторону своей ладони, чтобы не разрыдаться. Я снова обняла ее, и наш сводный братик оказался между нами.

Тут из комнаты Мореллы послышались жалобные стоны.

– Кажется, она просыпается. Как думаешь, второй близнец тоже родится сегодня?

Слишком много смертей на одну семью. Мы просто не можем потерять их.

– Пойдем узнаем.

* * *

– Аннали, ты здесь! – Морелла радостно протянула руки и поманила меня к себе.

Папа бросил на Камиллу быстрый взгляд:

– Ты думаешь, это хорошая идея?

Немного подумав, она кивнула, и отец неохотно дал мне пройти.

– Как ты себя чувствуешь? Схватки продолжаются?

– Не такие сильные, как раньше.

Бледные – почти такого же цвета, как простыни, – губы Мореллы растрескались от криков и кровоточили.