– Ты слышала о цветках Никсы?

Я наконец подняла глаза и сжала ее ногу в чувствительном месте.

– Я не знала, что ты с Карданских гор. Ты никогда не говорила об этом.

Камилла нахмурилась, не понимая, к чему ведет этот разговор.

– Ты рассказывала, что выросла недалеко от Форесии, на равнинах.

Глаза Мореллы округлились: Камилла поймала ее на лжи.

– Я переехала туда… позже. Когда стала акушеркой.

– Или гувернанткой? – уточнила я. Ее обман постепенно раскрывался, словно мы начали распутывать клубок ниток. – Отец говорил, ты работала гувернанткой.

Морелла заправила за ухо влажную прядь. Когда подступила очередная схватка, ее рубашка уже насквозь пропиталась потом. Инстинктивно я очень хотела ей помочь, облегчить боль, но подавила в себе это желание и встала с кровати. Схватка закончилась, и Морелла в изнеможении откинулась на подушки, прикинувшись спящей.

– Как ты могла?

Глаза Мореллы были по-прежнему закрыты.

Камилла ошарашенно ахнула:

– Так это ты? Ты заключила сделку?

Теперь картинка сложилась. Морелла медленно приоткрыла глаза.

– Вы правда меня не помните? – прошелестела она слабым сухим голосом.

Очевидно, жить ей оставалось недолго.

– Я знала, что младшие не вспомнят, но сомневалась насчет вас двоих.

– Помнить тебя? – спросила Камилла, по-новому взглянув на Мореллу. – Откуда?

– Я была одной из акушерок, когда ваша мать рожала Верити.

Я нахмурилась, воспроизводя в памяти расплывчатые воспоминания о женщинах в белых одеждах, которые наводнили Хаймур во время последней беременности мамы. Папа не жалел никаких средств, чтобы обеспечить ей наилучший уход. В доме было столько акушерок и лекарей, что я, естественно, не могла всех запомнить.

– Я была гораздо младше, – шепотом продолжала Морелла. – Конечно, я никогда не жила на равнинах и не работала гувернанткой. Мы с вашим отцом все это придумали. Я родилась в Карданских горах и уехала в столицу учиться акушерскому делу, как мои мать и бабушка. – Она судорожно вздохнула. – Можно мне воды, пожалуйста?

Камилла потянулась за кувшином, стоявшим на прикроватной тумбочке, но я остановила ее:

– Только когда закончишь свой рассказ.

Морелла вздохнула и смахнула пот со лба.

– Да какая уже разница? Я все равно умру сегодня. Пусть хотя бы кто-то знает правду.

Она отвернулась к окну. Ее глаза лихорадочно бегали из стороны в сторону, словно воспоминания начали оживать прямо перед ней.

– Я никогда до этого не видела моря. И такого роскошного особняка, как Хаймур. Большую часть своего первого дня здесь я провела, мечтая о том, что когда-нибудь стану хозяйкой этого дома… Когда я заметила, как Ортан смотрит на меня, я поняла, что ждать придется недолго.

Я мрачно расхохоталась:

– Ты лжешь! Папа всегда был верен маме. Он не стал бы ей изменять.

– Не будь такой наивной. Я знаю, что он желал меня. Я видела это в каждом его взгляде. – Морелла ухмыльнулась так широко, что ее верхняя губа треснула и из нее брызнула кровь.

За окном сверкнула молния. Камилла с отвращением фыркнула. Морелла снова прикрыла глаза.

– Когда родилась Верити, ваша мать была так слаба! Так утомлена и измучена. Двенадцать дочерей… Никто даже не удивился, когда она умерла…

Я почувствовала, как холодеет кровь в жилах. Началась очередная схватка, и лицо Мореллы исказила гримаса боли. Через некоторое время она наконец осмелилась посмотреть мне в глаза.

– Я сделала это с благими намерениями, Аннали, поверь мне. Ей было больно. Очень больно. Я подмешала немного болиголова в ее ночное лекарство, и она умерла во сне, даже ничего не почувствовав.

– Ты убила маму? – Камилла побелела от гнева. Схватив с камина железную кочергу, она замахнулась на Мореллу. – Ах ты тварь!

– Это не самая плохая смерть, – ответила та. – Она не мучилась.

– Может, тебе еще спасибо сказать? – Камилла ударила кочергой по ногам Мореллы – недостаточно сильно, чтобы сломать кость, но все же оставила внушительную вмятину. Морелла закричала и поджала ноги.

Я попыталась остановить Камиллу:

– Пусть закончит. Мы должны дослушать до конца. Ты убила маму. Что дальше?

– Аннали, – взмолилась Морелла. – Это не убийство. Она бы все равно умерла, наверное. Я просто… помогла.

Я стиснула зубы, изо всех сил сдерживая свой гнев.

– Что дальше?

– После смерти Сесилии всех нас отправили обратно. Мать умоляла меня вернуться домой, но я осталась в столице. В один из дней мы встретились с Ортаном – он приезжал по делам и… выглядел таким потерянным без Сесилии, так нуждался в поддержке и заботе… И я утешила его, как умела.

Она улыбнулась, и ее лицо ненадолго сгладилось от приятных воспоминаний.

– Орган посылал за мной каждую ночь на той неделе… Вернувшись домой, он писал мне письма, говорил, что скучает, что жаждет меня… – Морелла вновь прикрыла глаза. – И я поверила ему, как глупый теленок.

Еще одна схватка. Еще один раскат грома.

– Так продолжалось многие месяцы. Блаженные ночи сменялись неделями томительного ожидания. Прилюдно ему следовало соблюдать траур по Сесилии. Мне нужно было подождать год. Всего лишь год. – Она судорожно сглотнула. – Прошло пять. Каждый раз, когда умирала одна из ваших сестер, Ортан начинал отсчитывать дни траура по новой. Он говорил, что я должна потерпеть и тогда мы сможем наконец быть вместе, но я… Зря я ему поверила.

Морелла замолкла, чтобы перевести дух. Ее багровое лицо блестело от пота.

– Однажды ночью я возвращалась домой после очередных родов и увидела вашего отца. Я не знала, что он в городе. Он не писал и не отправлял никого за мной. – Тяжело дыша, Морелла смахнула с лица влажную прядь. – Он шел под руку с женщиной. Я бы даже сказала, с девочкой.

Она скорчилась от боли – возможно, от очередной схватки, а может, и от воспоминаний о той ночи.

– Я бросилась к нему, крича и осыпая его проклятиями, закатила скандал. – Морелла вскрикнула и издала низкий мучительный стон. – Воды, умоляю!

Камилла поднесла кочергу к ее шее, и Морелла, скрючившись, подняла голову.

– Продолжай.

– Он ударил меня. На глазах у своей новой маленькой потаскушки. Ему было абсолютно наплевать, что на нас смотрят. Он обзывал меня, кричал, проклинал. Говорил, что никогда не женился бы на таком ничтожестве, как я, и надо быть полной дурой, чтобы в это поверить. У меня не было ни титула, ни богатства. Я была просто… собой.

Из ее глаз брызнули жгучие слезы. Несмотря на все ужасы, в которых она созналась, мне захотелось утешить ее в этот кошмарный момент, когда она говорила моими же словами. Мой родной отец, который утверждал, что любит ее, причинил ей такую боль!