Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но по фигу.
Не хочу держать в себе все это дерьмо!
Миллер делает шаг в мою сторону.
Я становлюсь на колени, чтобы казаться хотя бы немного выше.
Поздно соображаю, что закрываюсь подушкой как щитом.
Совсем мозги рядом с ним не работают.
Глушит меня, как те хитрые приспособления, которые «режут» мобильную связь.
— Еще раз ты назовешь Милу моей «любимой» или скажешь что-то в этом духе — я обещаю, что неделю не сможешь сидеть.
Меня потряхивает, и задница непроизвольно сжимается.
Видимо все это очень хорошо читается по моему лицу, потому что Бармаглот секунду пристально на меня смотрит, а потом кивает, как будто принимая мое обещание держать язык за зубами.
— Второе: ты знала, что я женат. Ты знала, что я не собираюсь разводиться. Ты сама выдвинула условия о «свободных отношениях», а теперь решила на ходу переобуться?
Даже не знаю, как ему сказать, что я и представить не могла, как меня «убьет» их вид вместе.
Он не узнает этого.
Потому что я интересна ему пока сама по себе стрекоза, а не влипшая в него муха.
Потому что какой бы Заей я ни была — у него всегда будет Мила, и вот эта идеальная картинка.
И все это…
— Я хочу чтобы ты с ней развелся, — говорю не я.
Говорит что-то во мне.
И слова повисают между нами, словно острый меч.
— Прости, что? — переспрашивает Бармаглот.
— Либо вы, Марк Игоревич, с ней разводитесь, либо валите на хрен из этой комнаты и из моей жизни.
Меня тяжело назвать юной и неразумной.
Но и в свои двадцать четыре я точно не тяну на умудренную опытом женщину, которая умеет сопротивляться всем внутренним порывам и знает, когда вовремя закрыть рот. Ну или держит в кармане иголку с ниткой на крайний случай.
Так что с одной стороны мне хочется врезать себе чем-то тяжелым, а с другой…
Что такого я сказала?
Что не хочу больше быть женщиной, которую носят только когда никто не видит, потому что она неудобная и не по возрасту?
— Зай, я еще вот с такого возраста, — показывает ладонью высоту примерно до колена, — не люблю ультиматумы. А еще больше не люблю, когда их выдвигает женщина, которая в самом начале говорила «да да да», а потом решила сделать вид, что ничего не было и она хочет другого.
Он не рычит, не выглядит злым.
Только очень холодным.
Как будто на словах я все еще его Зая, а на деле просто одна из тех его «бывших», которых Бармаглот использует, как носовые платки.
Я мысленно кривлюсь, так некстати в памяти всплывают слова Милы.
О женщинах, после которых он всегда возвращается к ней.
— Это не ультиматум, — пытаюсь как-то защититься, но по сути — он прав. Это чистой воды условие, причем импульсивное и очень жесткое. Я даже не дала себе возможности все как следует обдумать, подготовить пути отступления. — Просто… некоторые вещи рано или поздно должны были всплыть. Зачем тянуть?
— А как же «никаких серьезных отношений»? — Он все-таки делает шаг ко мне. — Просто секс?
— Мне просто… — храбрюсь, пожимаю плечами, — … надоело трястись от страха каждый раз, когда мама вдруг говорит: «Алиса, нам нужно кое-что обсудить». Для вас все это просто и привычно, и безопасно, потому что драгоценная жена знает, что вы всегда — всегда! — возвращаетесь к ней, в вашу тихую семейную гавань. А если мои родители узнают, что я таскаюсь с женатым мужиком, да еще и с вами, я могу резко стать сиротой.
— Если бы такое случилось — я в любом случае взял бы на себя ответственность, — все так же спокойно рубит Бармаглот.
— Ага, — закатываю глаза. — Пока не появится новый интересный трофей.
— Нет, пока тебе это было бы нужно.
— Всю жизнь?
— А ты хочешь провести со мной всю жизнь? Зай, мне пятьдесят через десять лет, а тебе — тридцать четыре.
— Спасибо за урок математики, — раздраженно бросаю в ответ.
— Это не урок математики — это правда, Зай. Ты умная девочка, включай мозги. Что я тебе предложу, кроме себя? Ни детей, ни драйва.
— У меня целый класс детей! — уже откровенно ору. — И мне точно не очень хочется думать о своих детях в ближайшие годы.
— Не важно, когда ты будешь о них думать, Зай. Со мной их у тебя не будет. И я не хочу становиться отцом в пятьдесят. И если ты думаешь, что «есть разные варианты», то у меня было достаточно времени подумать над каждым из них. В здравом уме и твердой памяти я говорю тебе, что никогда не буду воспитывать усыновленного ребенка, или ребенка, рожденного от спермы другого мужика, или любая другая херня, которую обычно несет Мила, когда в ней просыпается женский инстинкт вытирать сопли!
Пауза между нами возникает мгновенно, как вакуум, который незримо, но отодвигает нас друг от друга.
Как-то странно услышать такие «интимные» подробности его личной жизни. Обычно из Бармаглота слова не вытянешь. Кажется, он единственный мужик на свете, который вообще ничего не говорит о своих женщинах и тем более — о жене. Даже мои осторожные попытки обычно сводил к скупым ответам без подробностей.
И, чтоб ему провалиться, я уважаю его за это.
Я действительно не люблю ультиматумы.
Во мне, как в любом человеке со свободной волей, мгновенно вызревает желание послать умника на хуй, если ситуация вдруг перестала его устраивать.
Заяц — не первая любовница в моей жизни.
Даже не из второго десятка, но я никогда не примерял на себя нимб и святость.
И уж точно не первая, кто, соглашаясь на роман с женатым мужиком, через энное количество недель заявляет что-то в духе: «Так больше не может продолжаться». Как будто каждый мужик заводит любовницу именно для того, чтобы она довела его для развода. С возрастом я научился находить «правильных» женщин, и Лана — та, которую пришлось выставить из-за требования Зайца — была, пожалуй, самым идеальным «приобретением». Но даже с идеальными иногда промахиваешься, и не факт, что у нее не начались бы те же заебы, что и у Алисы.